— Иди к черту.
— Это тоже не все! — усмехнулся Фишер. — Вы, менты, чье призвание ловить убийц, вы отпустили на свободу серийника. В обмен на такое зыбкое, слабое доказательство, как фотография, полученная из анонимного источника.
Фишер повернулся к Соколовскому и кивнул на банковский ящик, валявшийся у его ног.
— Запись послушал? Меня тронуло.
— Лапин тебе все рассказал, — догадался Игорь.
— Я попросил его, — согласился Фишер. И добавил небрежно, как будто что-то незначительное. — Перед смертью.
Фишер отошел от задержанных на середину холла, как будто на сцену. Он повернулся и объявил громко, чтобы все слышали:
— Но вынужден вас разочаровать, друзья мои! Компромата уже нет. Но я привык решать несколько проблем разом. Поэтому я позволил этому ограблению зайти так далеко. — Фишер посмотрел на Аверьянова, Ивана и Катю. — Вы трое оказались не с теми людьми и не в том месте.
— А, по-моему, в том, — отозвался Жека.
— Поддерживаю, — криво усмехнулся разбитыми губами Иван.
— Я тебя ненавижу, — выкрикнула Катя. — Ты убил мою мать.
— Пора заканчивать эту партию, — сказал Фишер. — Игорь, знаешь, в чем заключается справедливость? Что я нужен ФСБ. А на вас всем наплевать. Вот так выглядит настоящая справедливость.
— Настоящая справедливость в том, — возразил Соколовский, — что и за тобой рано или поздно придут. Не мы. Другие.
Фишер хмыкнул, неопределенно пожал плечами и пошел к выходу.
— Стой! — закричал Игнатьев. — Отпусти Катю.
— Нет, — коротко ответил Фишер.
— Дай уйти. Только ей.
— Зачем? — Фишер остановился и глянул на Игнатьева. — Чтобы она потом мне мстила?
— Нет, — рванулся к Фишеру Игнатьев. — Потому что она должна мстить мне. Потому что она не знает, что выжила тогда в той машине, которую раздавил поезд. Что твою дочь мы усыновили с Верой. Тогда врач позвонил мне одному и сказал, что девочка выживет!
— Ты врешь, — почти равнодушно заявил Фишер, глядя в глаза Игнатьеву.
— Зачем мне это делать?
— Чтобы я ее не тронул.
— Ты ведь можешь сделать ДНК-анализ, — горячо заговорил Игнатьев. — Это займет несколько дней. Обман дал бы только отсрочку. А я говорю правду.
— Я — не твоя дочь? — в ужасе крикнула Катя Фишеру.
— Катя, послушай, — попытался вмешаться Соколовский. — Главное, кто тебя вырастил, воспитал…
— Меня воспитал убийца моей матери! Человек, который чуть не убил меня!
— Это был несчастный случай…
— И это все оправдывает? — с ненавистью крикнула девушка.
— Уведите ее, — вдруг приказал Фишер.
Двое охранников схватили Катю за руки и потащили из холла. Девушка стала вырываться с яростью дикой кошки, пытаясь ударить ногой, укусить сильных мужчин, которые крепко ее держали.
— Не трогайте меня! — кричала она. — Довольны, вы, все? Вы достаточно на моей жизни потоптались?
Фишер схватил руку девушки и потащил ее из холла.
— Катя, мне жаль, — сказал Игнатьев, ловя взгляд девушки.
— Ты хотя бы понимаешь, что моя мама… Та, что меня вырастила, она тоже погибла из-за вас?! А если бы я погибла в той аварии, вы бы сказали ему, что убили его родную дочь?
— Мы поговорим потом! Уведите! — приказал Фишер. — И заканчивайте тут!
Когда Катю вытаскивали из помещения чуть ли не волоком, Игнатьев и Соколовский инстинктивно двинулись к ней, но дорогу им преградили двое охранников с автоматами в руках. Пряников смотрел на спину Фишера и прикидывал, что он сейчас ближе всех к нему. И решаться надо сразу, потом такой возможности уже не будет. Потом вообще больше уже ничего не будет.
Пряников бросился вперед. Он успел схватить крайнего охранника, тащившего Катю, пока у того были заняты руки, и выдернул у него из-за пояса пистолет. «Я успел сделать то, что надо», — подумал Пряников, падая на пол, когда в него попали.
Симоненко, Иван и Жека схватились с охранниками, которые находились ближе к ним, в холле началась частая стрельба. Частая, но не прицельная, крошки штукатурки и мраморной облицовки полетели, как шрапнель, во все стороны. Симоненко сумел вывернуть руку охраннику, прижать его к себе спиной и пустить длинную очередь по холлу, свалив двоих. Остальные охранники бросились за колонны и упали на пол, за тяжелыми дубовыми лавками.
Игнатьев схватил Игоря и потянул в укрытие, когда несколько пуль впились в стену возле них, но Соколовский вырвался и метнулся почти на середину холла.
— Если так выглядит справедливость, то месть мне нравится больше! — крикнул он Фишеру.
Тот обернулся на его слова, и в тот же момент несколько пуль, выпущенных Игорем и Игнатьевым, попали ему в грудь. Фишер удивленно вскинул брови и повалился на пол, все еще сжимая руку девушки. Катя закричала и упала на колени. Соколовский, не обращая внимания на свистящие пули, подбежал к Кате и обхватил, закрывая своим телом. Оказавшийся рядом Игнатьев стал помогать обоим отползти за угол. В холле стало тихо. Только кое-где еще со звоном катились по каменному полу горячие гильзы, кто-то стонал, кто-то тяжело дышал, отползая в укрытие и за угол соседнего коридора. В воздухе стоял кислый запах сгоревшего пороха и крови.
Охранники перекрыли проход в служебные помещения банка и выход наружу через главный вход. Пряников, зажимая рану, чуть шевелился в середине холла на полу.
— Что? Сейчас тоже нет плана? — поинтересовался Игнатьев.
— Что вы, — ответил Соколовский, — какой план! Я давно импровизирую.
И тут случилось неожиданное. Охранники стали выходить из укрытий и складывать оружие, поднимая руки и сцепляя их на затылках. Соколовский понял, что у каждого на груди или на лице движется красная точка лазерного прицела.
— Хорошая у нас была команда! Дружная, — вставая на ноги, сказал Симоненко. Затем он повысил голос и приказал: — Все кладем оружие на пол, ложимся рядом, руки за голову!
Генерал Корнилов сидел на заднем сиденье служебной машины и смотрел, как из банка выносят тела.
— В «конторе» ты больше не значишься, — сказал он Симоненко, сидевшему на переднем сиденье. — «Контора» не имеет отношения к этой грязи. Ментовская операция. И еще будет расследование твоих действий.
— Товарищ генерал, разрешите сказать? — вдруг отозвался Валерий.
— Чего еще? — недовольно спросил Корнилов.
— Идите в жопу, — с наслаждением сказал Симоненко, вылез из машины и аккуратно закрыл за собой дверь.
Пряникова на каталке увозили медики. Соколовский стоял рядом и смотрел на него. С трудом разлепив губы, Андрей Васильевич с хрипом прошептал:
