Затем, допустив, что Сольский будет на месте Абазы, следует призадуматься над преемником Сольского по Контролю. Толки называют кандидатами: [А. А.] Половцева, [М. Н.] Островского снова, и [Т. И.] Филиппова. Про первое можно только одно сказать, cela n’aurait pas été sérieux
[563], ибо Половцев прежде всего понятия не имеет о работе, а во-вторых понятия не имеет о Контроле. Что же касается Филиппова, но здесь многое за него сказывается само собою: во-первых, он в Контроле служит уже 23 года; во-вторых, весь личный состав Контроля, который замечательно хорош и чуть ли не лучший из всех ведомств в России по благонадежности, весь прошел и проходит через Филиппова; в-третьих, все проекты контрольных реформ ежегодно откладываются в подготовлении, потому что перемены контролеров тому причиною; назначаются все лица, не знающие дел, которые начинают учиться на должности и не имеют ни времени, ни возможности приниматься за осуществление реформ; тогда как Филиппов, если бы он был назначен, как сам участвовавший в составлении проектов реформы и знающий наизусть текущую часть, мог бы и править ею, и вести реформу. Затем мало есть между государственными людьми людей, как Филиппов, в том отношении, что он с блестящими способностями соединяет глубочайшую преданность идее Самодержавия, точно так же так редкость он в том отношении, что стоит за свои правительственные убеждения с храбростью и неустрашимостью неимоверными. И Вел. Кн. Мих[аил] Никол[аевич] имел случай жаловаться на Филиппова за его смелую стойкость, и К. П. Победон[осцев] не выносит Филиппова за ту резкую правду, которую он ему в глаза говорит по вопросам церковным. В этой области церковных вопросов у Филиппова есть свои увлечения и свои страсти, это правда; но в области госуд[арственного] контроля и как государственный муж Совета он не многих имеет себе равных, и жаль было бы, пока этот человек еще в силе своих больших способностей, не привлечь его ближе к госуд[арственному] управлению.
Затем, что касается Министерства путей сообщений, то, увы, вряд ли может подлежать сомнению, что и тут чувствуется с каждым годом сильнее необходимость иметь во главе этого сложного на вид, но весьма простого на деле управления, человека с энергиею и свежими самостоятельными способностями. Нельзя в сущности и в подробностях определить, где грань, отделяющая минист[ра] путей сообщений от М[инистерст]ва финансов; это в деталях и в сущности переплетенное одними и теми же нервами и узлами ведомство, и если Бунге со своею уступчивостью и робостью перед своими Картавцевыми и Рихтерами довел М[инистерст]во финансов до застоя внутри и до банкрота и дефицита извне, то, к сожалению, значительную долю в этом финансовом расстройстве участия принял на себя К. Н. Посьет со своим неуменьем видеть обман и эксплуатацию чужих и частных интересов во всех решительно вопросах, с железн[ыми] дорогами связанных. Вот почему мне кажется, что в интересах государства и Государя было бы пытаться, если выбор Вышнеградского решен, от него узнать: есть ли лицо, способное вести в одну ноту М[инистерст]во путей сообщений. Cela n’engage à rien
[564], но с тем вместе жаль было бы не воспользоваться громадным опытом в железнодор[ожном] деле Вышнеградского, чтобы узнать, нет ли в самом деле между людьми честными и знающими дело жел[езных] дорог выдающаяся и светлая способностями личность?
Слухи на счет барометрических изменений погоды относительно Бунге и В[ышнеградск]ого начинают выясняться.
Вчера в Общ[ем] собр[ании] Госуд[арственного] совета [Н. П.] Игнатьев подходит к Бунге.
– Вы так выглядите весело, что можно подумать, Н[иколай] Х[ристианович], – говорит Игнатьев, – что вы уходите.
– Нет, не ухожу, – отвечает Бунге.
В это же заседание И. Н. Д[урно]во подходит к Бунге.
– Что же, Н[иколай] Х[ристианович], вы уходите? – спрашивает его Д[урно]во.
– А что? Разве по моему лицу это видно?
– Нет, напротив.
– Нет, я не ухожу, – отвечает Бунге.
В М[инистерст]ве же финансов все чиновники приободрились, говоря: Бунге остается… Но что же случилось?
– А вот что, – рассказывает мне [Д. И.] Воейков, – говорят, что Государь приостановил свое решение насчет Бунге и В[ышнеградск]ого, потому что ему донесли, что В[ышнеградски]й во время представления своего мнения в Д[епартамен]те экономии по Взаимн[ому] позем[ельному] кредиту
[565] против Бунге, играл на бирже и наживал деньги.
De mieux en mieux…
[566] Я признаюсь, не верю, чтобы такой вздор смели доводить до Г[осуда]ря, но однако раз этот слух пущен, он страшно характеристичен… Клевета слишком глупа, чтобы быть мерзостью, но однако интересна ее связь с правдою. Бунге чуть не поссорился с Вышн[еградск]им в Деп[артамен]те экономии из-за того, что последний, возражая на его, Бунге, записку о Взаимн[ом] позем[ельном] кред[ите], сказал между прочим, что ему, В[ышнеградско]му, известно, что на бирже уже началась игра, спекулирующая на проекте М[инистерст]ва финансов о гарантии всем бумагам Взаимного позем[ельного] кред[ита], и что он, Вышн[неградск]ий, потому против проекта Бунге, что опасается, чтобы этот проект не дал пищи биржевой спекуляции. Бунге обиделся, и затем В[ышнеградск]ий извинялся перед Бунге. Вот очевидно источник, из которого вышла эта курьезная гадость в виде слуха и сплетни-клеветы, пущенных против В[ышнеградск]ого. Кто-нибудь извратил факт, и пошла писать.
Во всяком случае, работа подземная против В[ышнеградск]ого идет, это несомненно. Дурново спрашивал у Дм[итрия] А[ндрееви]ча Толстого, слышал ли он что-нибудь обо всех этих слухах. Он ответил, что ему кажется факт ухода Бунге и назначения В[ышнеградск]ого несомненным, но Государь ему об этом не говорил ни слова.
Итак, кругом темнота и неизвестность. Но вот что скверно. Виделся с графинею [М. Э.] Клейнмихель, и она мне рассказала следующий маленький диалог с [Г.] Швейницем по поводу начавшегося между ними разговора о войне.
– Est-il possible, – сказала графиня Кл[ейнмихель] Швейницу еще нынешним поздним летом, – que Votre Empereur se décide à la fin de sa longue vie de terminer son règne par une guerre avec la Russie et brise toutes les traditions du passé, tous les liens de famille
[567].
– Hélas, – ответил ей Швейниц, – il y a trois mois que notre pauvre Empereur y est résigné
[568]!
