— Разними их! — крикнула Леся, оборачиваясь к Лежке, но тот даже не смотрел на дерущихся теток.
Его глаза стали такими же прозрачными, как у Аксиньи. Черты заострились, он еще сильнее вытянулся, стал тонким и невесомым, еще немного, и слабый лунный свет начал бы проходить через него, не преломляясь.
— Олег! — Губы пересохли, Леся так испугалась, что даже облизать их не могла.
Лежка вздрогнул, встряхнул головой, прогоняя морок. Постояв так немного — только ветер шумел в кронах да хрипела придушенная Аксинья, — Олег ринулся к теткам, подхватил Глашу за локти и потащил. Вместе они повалились на землю.
— Уйди! — зашипела на него бабка. По впалым ее щекам расползлись багровые пятна.
«Как бы сердце не прихватило», — равнодушно подумала Леся, отходя подальше, чтобы не попасть под раздачу.
Дерущиеся бабки ее не тронули, а вот топь и мальчик, в ней пропавший, беспокоили все сильнее. Если подумать головой, не подпуская к разуму страх и сомнения, то Степушка скорее убежал по этой самой топи в лес, чем ушел в нее с головой, пока Леся стояла, зажмурившись.
— Степа! — позвала она, обхватив ближайшую осину рукой.
Лес зашумел, вторя ее голосу. Леся почувствовала, как нежно пульсирует под корой текущий сок, как дерево живет, повинуясь законам леса, незнакомым, но непреложным. Лес жил, осина жила, сама Олеся продолжала жить, а вот Степушка, скрывшийся из виду, не отзывался.
«Если потеряешься в лесу, что нужно кричать?» — спрашивали ее в детстве.
«Ау», — послушно отвечала она.
«Вот и кричи», — прошептал в ее голове чей-то чужой, вкрадчивый голос.
И она закричала.
— Ау! — Крик запетлял среди деревьев. — Ау! — Темнота леса обступала, Леся сделала шаг, влекомая чьим-то шепотом.
«Кричи… — повторял он. — Иди! — И еще. — Я жду!»
— Ау! — Олеся хваталась за следующее дерево и отпускала то, что оставалось за ее спиной. — Ау! Ау!
Она бы ушла далеко. Так далеко, как позволил бы лес, встречая каждую новую осинку, каждую новую сосну, каждый клен и березку, стоящие на ее пути, звонким отчаянным приветствием.
— Ау! Ау!
Неважно, сколько времени прошло. Если ты потерялся в лесу, то кричи. Кричи, что есть сил, глотай влажный дух леса, ступай на опавшую хвою, на гнилую листву и зови того, кто спасет тебя, кто отыщет и выведет. Забудь, что выхода нет, как нет тропы, ведущей из самой чащи леса, если он принял тебя своим. Кричи, покуда силы в тебе не иссякнут. Кричи и дальше, оборачиваясь этим криком, вторя сам себе, как эхо, пока не исчезнешь. Пока не забудешь, куда шел и зачем бежал. Пока не поймешь, что нашел искомое.
Пока сам не станешь лесом. Новой осинкой, новой сосной, новым кленом, новой березкой. И кто-то другой обхватит тебя ладонью, истошно моля о помощи, не зная еще, что выхода нет. И не нужно его. Не нужно.
— Ау! Ау! Ау!
Голос осип, ноги промокли, но не существовало больше ни холода, ни страха перед тьмой, пахнущей мокрыми ветками и сырой землей. Леся шла вперед, отсчитывая свои шаги прикосновениями к шершавой коре, ощущая под ладонью ток лесной жизни. И это было упоительно прекрасно. Окрик мелькал между деревьями, будто играл, поддразнивая: а ну-ка, догони! Под ногами скользила земля, медленно обращалась в болотную жижу, но Леся продолжала идти и кричать, чувствуя, как оживает от ее прикосновений лес, как просыпается он. Какое удовольствие скрывалось в простом движении через чащу! Какой немыслимый полет был в ее шагах! Леся снова видела под собой лес, снова поднималась над ним, но вместе с тем продолжала идти, увязая в траве, скользя по кочкам, спотыкаясь о коряги. Но и это было правильно и хорошо. Хо-ро-шо.
А когда это закончилось, внезапно и хлестко, как звонкая оплеуха, жаром отпечатавшаяся на нежной щеке, Леся подавилась криком и долго кашляла, согнувшись к самой земле. Земля оказалась холодной и топкой, вокруг шумели высокие деревья, холод кусал за промокшие ступни, поднимался до колен, облеплял бедра мокрым подолом. Прячась от него, втягивался живот, озноб мурашками топорщил грудь, соски терлись о грубую ткань, и последним своим рывком холод стискивал сердце, перша в горле, сковывая губы, дыбом поднимая волосы на голове.
Когда кашель отступил, Леся выпрямилась. Зуб не попадал на зуб, глаза слезились так, что во тьме она могла разглядеть только размытые пятна. Но нюх, обострившийся вместо зрения, не подвел. Что-то большое и жаркое стояло рядом, что-то живое, опасное, косматое и яростное. Зверь вышел на ее крик. Она звала, и лес откликнулся, посылая ей смерть.
Олеся вытянула вперед руку, та задрожала в воздухе.
— Не… не под… не подходи! — просипела Леся. — Пошел… Пошел прочь!
Зверь зарычал, глаза его блеснули во тьме опасным огнем, свет луны выхватил хищный оскал его морды. Пахнуло тяжелым духом крови и шерсти.
— Уходи, зверь, откуда пришел, уходи! — крикнула Леся, сцепляя пальцы в замок, сама не зная, что осеняет себя защитным знаком.
Зверь подался вперед, топь утробно заурчала под его лапами.
— Если я зверь, то куда ж мне идти? Я и так дома. — Рык обернулся человеческой речью.
Олеся вскрикнула и метнулась в сторону, прочь от тропы. Мгновение, и вот она уже по колено увязла в болоте. Затрепыхалась, закричала, попыталась вырвать ноги из скользких объятий, но только сильнее увязла. Жижа поднялась к поясу, жадно булькая, и не за что было ухватиться, чтобы удержаться на поверхности. Леся взмахнула руками, крик застрял в горле, еще секунда, и она бы оказалась по пояс в воде. А там и по грудь, и по шею, а после жижа хлынула бы ей в рот, забила нос, ослепила глаза. А на дне, куда Олесю утащила бы болотная сила, ее бы встретил Степушка.
Но Леся не думала о нем, она боролась — хрипела, скалилась, с каждым движением все глубже увязая. Ее руки бесцельно шарили в воздухе, не было надежды отыскать ни единую веточку, не было ни малейшего шанса спастись.
И когда Лесины пальцы нащупали в пустоте чью-то твердую ладонь, и когда кто-то схватил ее и потащил вверх, больно стискивая, она не позволила себе поверить в спасение. И даже оказавшись на твердой тропе, припав к ней всем телом, целуя землю, которая не желала поглотить ее, какая-то часть Леси продолжала тонуть, уходя на самое дно.
— Куда тебя понесло, дура? — рычал над ней зверь. — Там болото всюду!
— Я не знала, — пролепетала Леся, пытаясь отдышаться. — Я не знала, что там болото… я у поляны была… — Слезы пришли сами собой, спасение причиняло такую острую боль, которую и смерть не способна дать.
— Какой поляны? — Зверь высился над ней, яростно сопя.
— Лобной… — Слово само пришло на ум, Леся пробормотала его между двумя всхлипами.
— Твою мать! — Зверь встряхнул ее за плечо, грубо, зло. — Ты чего там делала? На поляне этой? Откуда знаешь про нее?
— Глаша… — Горло стискивали рыдания. — Глаша привела…
