— Пойдем, — позвал Олег, оборачиваясь к Лесе.
Но ее не было. За спиной Лежки раскинулась полянка, а дальше — кусты боярышника, через которые они пробирались, спеша на выручку брату. А дальше был лес. Всюду был лес. Осины, сосны, дубы, ясени. Мох, трава, кудрявый папоротник, жимолость с синими ягодами, похожими на маленькие ноготки. Но никакой девки. Как могла она исчезнуть в лесу с ее испуганными глазами, растрепанными космами, тонкими щиколотками и разодранной ногой? Куда понесло ее, глупую? Какой зверь уже полакомился сладким мясом, похрустел косточками?
Олег кинулся на край поляны. Осинка, стоящая там, печально зашумела листвой.
— Леся! — крикнул он, но чаща заглушила голос.
Ветер качал кроны, лес жил своей дремучей вековой жизнью, он даже не заметил, как растворилась в нем еще одна душа. Олег заозирался, но помощи ждать было неоткуда. Тетки о чем-то взволнованно шептались, верная Стешка осталась в доме. И только от него, от безвольного Лежки, зависело, вернется ли пришлая девка в город, если она, конечно, уже не померла.
«Вот потеряешься в лесу… — спрашивал его Батюшка, усаживая на колено, — что кричать будешь?»
Олег пыжился, морщился, подыскивая слова, но молчал. Его всегда пугали вопросы о лесе. Это старшие дети плутали там, зная каждое дерево по имени, для Лежки мир за границей поляны был неизведанным и страшным местом. Матушка с тетками ругали его за трусость, Демьян с Феклой дразнились, только Батюшка и учил мальчишку лесу, жаль, что рядом его почти не бывало. Но это правило Олег запомнил крепко.
«Ну-ка, ты же знаешь, скажи! — улыбался Батюшка. — Что кричать будешь?»
«Ау…» — заливаясь жаром, отвечал Лежка.
И Батюшка ласково гладил его по голове.
«Правильно, сынок, ау».
Лежка никогда не терялся, да он в чащобу-то и не ходил. Дом, печь, горячий хлеб, скотина и куры. Зачем ему дремучий лес, когда и так дел полно? Но теперь от него зависела жизнь потерявшегося в лесу.
— Ау! — закричал Лежка. — Ау!
Вначале все стихло от удивления. Потом зашумела осинка, передала его крик сестрице, стоящей рядом. И так, от дерева к дереву, зов человеческий рассекал чащу, чтобы плутающий в ней нашел дорогу обратно.
— Ау! — кричал Олег, всматриваясь во тьму. — Ау!
Он замерз и обессилел, горло саднило от боли, но зов продолжался, пока в зарослях боярышника не захрустели чьи-то шаги.
— Ау! — еще громче крикнул Лежка, бросаясь вперед.
Он прорвался через кусты, чуть не упал на скользком мху, зацепился рубахой о корягу и не глядя обхватил пришлую девку руками, обнял, прижал к себе. На мгновение он почувствовал, как дрожит ее окоченевшее тело, как тяжело и испуганно она дышит, прикоснулся губами к ее волосам, пахнущим незнакомо, горько, опасно, и этого хватило, чтобы жар сердца разлился по телу тяжестью, дурманной Матушкиной ворожбой.
— Леся… Куда же ты? — бестолково залепетал он, сам не понимая, что творится с ним, извечно спокойным. — Я обернулся… А тебя нет! Нет тебя! Куда же ты?
Олеся что-то сдавленно проговорила, выскользнула из его рук, отпрянула, растерянно глядя на него, словно не узнавала. Только теперь Олег заметил, что вся она покрыта болотной грязью и стоит перед ним босая, полуголая и дрожащая от холода.
— Ты ж окоченеешь! — испугался Лежка, хватая ее за руку. — Пойдем в дом скорее!
Но Леся продолжала стоять, незряче глядя сквозь него.
— Ты бы не спешил так, братец.
Этот утробный рык, мало чем похожий на голос, заставил Олега схватиться за нож, висевший на ремне, но рык тут же сменился коротким смешком.
— И за игрушку свою не хватайся. Все свои.
Зверь снова хохотнул и вышел из тьмы. То был первый раз, когда при виде брата Лежка почувствовал глухую злобу. Легко чувствовать себя Хозяином, когда ты зверь, когда земля под тобой стелется мягкой тропинкой, когда деревья кланяются тебе при встрече, а старый лось приходит чесаться лбом о твою ладонь. Легко чувствовать себя Хозяином, когда ты и есть он. А попробуй всю жизнь быть слепым да глухим, не могущим разуметь закона, которым живет этот край. Смог бы Демьян тогда выходить из чащи, хватать за руку испуганную девчонку да тащить ее к поляне, будто ничего и не происходит?
— Отпусти ее… — чуть слышно попросил Лежка, послушно направляясь вслед за братом.
Но тот услышал. Повел плечами, мало что шерсть на загривке не встала дыбом. А может, и встала, да под курткой того не разглядеть.
— Что говоришь? — И нарочно как следует тряхнул Олесю, та слабо охнула, бросила на Лежку загнанный взгляд.
— Ей же больно… Отпусти, — еще тише попросил Олег.
Демьян застыл, поглядел на Лесю, словно только теперь ее увидел, и ослабил хватку. Та чуть было не упала, но удержалась на ногах, принялась тереть освобожденное запястье, злобно сверкая глазами.
— Псина позорная, говорю же, сама пойду…
— Гляди, какая языкастая! Некогда мне тебя учить, твоя удача… — Дема развернулся, только хвоя зашуршала под его ногами. — Веди ее давай, сердобольный наш.
Лежка кивнул, подошел к Олесе и протянул ей руку. Та подняла на него глаза, ни единой слезинки в них не сверкнуло, и молча схватилась холодной ладошкой. Так и пошли они к поляне: зверь впереди, два испуганных кутенка — следом. Лес укрыл их, сестры-осинки забыли человечий зов, стоило только утихнуть эху. Только плотный дух мокрой псины долго еще вился между деревьями, напоминая им, что ничего еще не закончилось.
ДЕМЬЯН
Девчонка отставала, цеплялась за каждую корягу, ныла, хлюпала носом, и пахло от нее, как от загнанного зайца — остро и горько. Страх лился из нее, жгучий запах был куда сильнее пота уставшего тела. Даже мертвый учует его из-под земли.
Дема шел к лобной поляне, почти не глядя по сторонам, когда почуял ее. Знакомый привкус страха в воздухе. Будто молочного поросенка приготовили резать, показали нож и нависли над ним, наслаждаясь отчаянным визгом. Демьяна передернуло. Кто-то слишком боялся в его лесу. Непорядок.
В его лесу. Он так и подумал, и чуть было не расхохотался. Засыпая и просыпаясь в общажной комнате, слушая чужие скрипы и чужой храп, чуя запахи пота, слюны, немытых волос и прочей гадости, он мечтал различить во всем этом духмяную нотку леса. С его сыростью низин, с хрустом сухих веток, с горьким дымом, терпким можжевельником, с хвоей и прелой листвой. Мечтал, но быстро прогонял опасные мысли, напоминая себе, что лес пахнет кровью, страхом и смертью. Болотом и предательством.
И вот теперь, шагая по знакомой тропе от дома, он ощутил все запахи, которые мог дать ему лес-господин. Хотел багульник? Вдыхай. Хотел низины? Вон, хлюпают под ногами. А вот тебе нестерпимую вонь чьей-то смерти, свершившейся и грядущей. Распишись, студент. Все как по заказу.
Ничего странного: в этом лесу страх давно стал извечным постояльцем. Вот идет его Хозяин и сам боится до глухого озноба. Думать, что случилось с ним и почему, Дема не решался. Ну, свалился в воду, ну, вылез как-то да потерял сознание, а пока плутал в закоулках воспаленного разума под бушующей хмарью, видел именно то, чего боялся больше прочего. Хорошо хоть, до дома ноги донесли. И то хлеб.
