«Сука», — привычно, даже лениво подумал Демьян, но тут же прогнал эту мысль.
После. После он расплатится с матерью за все. А пока…
Холодеющее тело Стешки легло ему на руки, оторвалось от пола. Демьян понес ее через общую комнату по коридору в пустую девичью спальню. Отсутствие второй сестры ударило по нему даже сильнее смерти первой. Фекла всегда была здесь. Стояла у окна, бездумно всматривалась в пустоту. Раскачивалась, сидя на кровати. Грызла мизинец, пускала ниточку слюны, морщила прекрасное, наливное, как яблочко, лицо. Путала волосы, рвала на себе рубашку, кричала, пела, часами тянула одну и ту же мычащую ноту, будто и не дыша.
А теперь ее не было. Только запах остался — кисловатый пот да теплые сухие травы, которыми Стешка обмывала нежное свое тело. Теперь сделать это предстояло Глаше.
Демьян положил сестру на кровать, скользнул взглядом по ее спокойному, отчаянно мертвому лицу. Коротко кивнул тетке, что скорбной тенью шла за ним по пятам. В дверях он столкнулся с Лежкой, взглядом приказал не входить, тот вздрогнул, застыл, но остановился.
— Воды принеси, оставь тут. Глаша справится. — Голос стал колючим, Демьян сам его испугался.
Олег вздрогнул еще раз и заспешил прочь из проклятого дома, Дема даже позавидовал брату. Снаружи занимался новый день — холодный, росистый. Выбежать бы туда, разуться, пойти по траве все дальше и дальше в лес, чтобы самому не заметить, как раствориться в его власти. Стать им.
Но как убежать, если цепь, которой все они прикованы друг к другу, даже смертью не разрывается?
Пол мягко пружинил под звериной поступью. Дема ожидал увидеть в комнате мать, которая мечется между полками, ищет то, чего здесь нет. От мысли, что сестра его любимая сейчас бежит по лесу, сжимая в холодной руке старый серп, бежит, как сам он пожелал только что, растворяясь в чужой власти, вновь кольнула Демьяна то ли завистью, то ли ужасом. Он и не понял толком, что почувствовал, потому что в комнате матери не было.
Она исчезла. Без следа и весточки. Как всегда исчезали они, лесовые люди, не думая о тех, кто остался. Не было и девки, про которую Дема давно уже забыл. Но пес бы с ней, уговор она выполнила, назвала старую ведьму виновной, так пусть идет. Вдруг лес сжалится да подарит ей легкую смерть? Но не успел Демьян принюхаться к углам, чтобы вызнать, куда ушла дорогая Матушка, как заскрипело крыльцо и в комнату ввалилась пришлая девка.
Всклокоченная, бледнющая, воняет болотом, хотя и не бывала там, ногу за собой подтягивает, как подстреленный заяц. Тьфу.
Дема оперся на стену, не прячась особенно, просто застыл в тени, наблюдая, как рыщет беглянка по полу, как забирается под лавку и достает оттуда что-то маленькое — осторожно, будто великое сокровище.
— Положи на место.
Девка вздрогнула, медленно распрямилась, подняла на него глаза. Дема ожидал увидеть в них ужас загнанной мыши, но не увидел. Там вообще ничего не было. Прозрачная пустота. Странная, пугающая, никакая. Весенний лес, да и только.
— Положи на место и уходи. — Губы сами за него говорили.
Девка не шелохнулась, так и осталась стоять на полусогнутых дрожащих ногах.
— Можно я возьму? — прошелестел ее голос. — Мне очень нужно. Пожалуйста.
Как легко просить, когда ты слаб и ничтожен. Демьян и не помнил, когда последний раз это слово — тягучее, унизительно теплое — вырывалось у него. Может, только ночами беззвучно кричалось в Демьяне: «Отпусти меня, ну пожалуйста, отпусти! Я не знаю, кто я, где я, кем быть мне, чем стать. Я пустой и гулкий, я ничтожный. Отпусти меня! Дай уйти в никуда, в пустоту, в прозрачный весенний лес».
Только некого было просить, некому кричать. Ничто не держало его, никому он не был нужен. Потому Демьян молчал, изводя себя немой мольбой. Хоть сам себе в том никогда бы не признался.
А девка просила. Оперлась на лавку свободной рукой, ту, в которой зажала найденное, спрятала за спину. Будто так Демьян не отберет, что ему нужно.
— Это просто деревяшка, можно я заберу? Тебе она зачем? А мне нужно…
— Покажи.
Нужно было бежать за матерью, искать ее, тащить обратно, но Дема продолжал стоять, прислонившись к стене. Он слишком устал, чтобы делать что-то еще, кроме как быть тут, кидать короткие фразы и наблюдать за трясущимся тельцем ничтожной девки.
Она вытянула руку и показала ему ладонь — тонкую, почти прозрачную, а на ней — круглая деревяшка, обработанная зубилом. То ли гребешки узора, то ли листик. Бросовая вещица, ерунда.
— Вот, — чуть слышно проговорила девка. — Можно возьму?
— Да бери. — Дема дернул плечом. — Некогда с тобой возиться. Можешь прямо сейчас идти, никого за тобой не пущу.
Девка шмыгнула носом, потупила взгляд и попятилась к двери. Человек в Демьяне недовольно завозился — он-то понимал, что дарует беглянке не свободу, а смерть в дремучем лесу. Но зверя было больше, и зверю было все равно.
Уже у двери девка замерла, бросила на Дему короткий взгляд.
— А где?.. — Она сбилась и кивнула на темное пятно крови.
— Унесли. Лесу ее отдадим, пусть покоится, — сам не зная почему, но ответил Демьян, хоть стоило только рыкнуть, чтобы ее и след простыл.
— Так она?.. — И снова проглотила конец фразы.
— Мертва. — Скривил губы. — Тебе-то что? Беги себе.
Снова вскинула взгляд прозрачный свой, хрустальный, сделала шажок и не повернулась спиной к зверю, будто знала, что так безопаснее.
— Иди, говорю! — Внутри разгоралось недовольство. — Пока отпускаю…
Было достаточно сделать шаг, выйти из тени, как девка вскрикнула и зайцем шмыгнула в коридор.
Так-то.
Демьян опустился на скамью. Втянул носом запах смерти, пропитавший комнату. Но теперь в нем было что-то еще. Тонкая, свежая нить. Так пахнет мартовский лес — мокрым снегом и новой жизнью. Дом давно уже не пах ею. И привидится же во тьме! Дема помотал головой, мельком отметил, что волосы отросли до плеч, а борода расползлась по щекам и подбородку — жесткая, темная, царапает ладонь.
Озверел совсем, олесовел.
Сидит в мертвом доме на старой лавке. Отпустил на смерть сумасшедшую девку, да что там, девочку еще совсем. За стеной тетка обмывает холодное тело сестры, убитой другой сестрой. А младший брат застыл в дверях, окоченевший от горя. Отца нет, мать бежит по лесу за родовым серпом, чтобы последние законы лесного края не рухнули, утаскивая всех за собой в топь смердящего болота. А нынче они утопили в трясине мальчика, хорошего, доброго мальчика. Дема и не знал о нем ничего толком. Кажется, тот любил вырезать из дерева поделки всякие. Рукастый был. И нет его больше, никого нет, все пошло прахом.
Дема почувствовал, как свербят в горле слезы, запрокинул голову и захохотал. Нелепо, вымученно, лишь бы не зарыдать. Смех его отразился от стен, проникая за них, туда, где лежала покойница. Но Дема и не думал останавливаться. Он смеялся, оплакивая сестер, братьев и себя. Детей, которых заставили жить по лесным законам сумасшедшие тетки и убийца-отец.
