И пока „The Great Pretender“ занимала высокие места в чартах, Фредди большую часть февраля и марта провел в студии, работая над новым материалом с Майком Мораном, редко появляясь на публике. Утверждения о том, что он прошел тест на СПИД под именем, данным ему при рождении, вконец подорвали его доверие к британской прессе. За исключением выступления на немецком телешоу в начале марта, Фредди вообще не рекламировал свой сингл „The Great Pretender“. Это было его желание.
Что касается Фредди, то его больше волновало совершенно иное музыкальное событие. В августе 1986 года, во время телевизионного интервью в Испании, Фредди упомянул о своем восхищении испанской оперной певицей Монсеррат Кабалье. Теперь, в марте 1987 года, многочисленные шестеренки сложнейшего механизма музыкальной индустрии наконец заняли правильное положение. Фредди и Кабалье встретились и обсудили возможности совместной работы.
«Я пришел домой поздно ночью, – вспоминает Майк Моран, – а Фредди позвонил мне ранним утром и сказал: „Ты никогда не угадаешь, что случилось. Я вернулся домой и получил сообщение от Кабалье. Она хочет со мной встретиться. На следующей неделе мы летим в Барселону, и ты едешь с нами“»
[647].
Встреча была назначена на 24 марта в барселонском отеле «Риц», и Фредди очень нервничал перед встречей с великой оперной дивой. Он вылетел накануне с Майком Мораном, Питером Фристоуном и Джимом Бичем, и так переживал, что на следующее утро даже предложил сбежать из Барселоны, не встречаясь с Кабалье. Оперная звезда прибыла с опозданием, что за ней водилось, и когда их представили, между ними ненадолго воцарилось холодное и неловкое молчание. Сначала Фредди был смущен и побаивался Кабалье, но бокал шампанского Louis Roederer Cristal помог развязать разговор, и вскоре они обнаружили, что у них схожее чувство юмора, что помогло Фредди расслабиться: «Я не знал, как себя вести и что говорить. К счастью, она с самого начала вела себя непринужденно, и я понял, что у нас с ней одинаковое чувство юмора, – вспоминал Фредди. – Это было здорово. Она шутит, ругается и не воспринимает себя слишком всерьез. Это меня очень впечатлило и удивило, ведь я думал, что все великие оперные певцы – суровые, надменные и довольно-таки пугающие личности»
[648].
Вскоре Фредди собрался с духом и дал указание Питеру Фристоуну проиграть запись песни „Exercises In Free Love“, которую он с Майком Мораном написал для нее и привез с собой. «Итак, Фред сыграл эту песню, она ее внимательно прослушала, – вспоминает Моран, – и наступила тишина, а затем она сказала: „Мне очень нравится, я устрою мировую премьеру в Ковент-Гардене через три недели“, а затем она хлопнула меня по плечу и сказала: „А вы будете играть“»
[649].
Верная своему слову, Кабалье впервые исполнила „Exercises In True Love“ в Ковент-Гардене, Майк Моран аккомпанировал ей на фортепиано, а Фредди сидел в зале. «Мы вышли на сцену и сделали свое дело, а потом Кабалье и Карлос были приглашены в Гарден Лодж на ужин, – вспоминает Моран. – Карлос, ее брат, ушел, но она не захотела уходить – ей было слишком весело. Когда Карлос уходил, он сказал: „Слушайте, ей нужно ехать в аэропорт в пять или шесть утра, чтобы улететь в Буэнос-Айрес, так что, пожалуйста, не задерживайте ее допоздна“».
«В один прекрасный момент после обеда она сказала: „Идем к роялю, что-нибудь споем“. Тогда я сел за пианино, и она начали непринужденно распеваться, и потом она сказала: „Давай споем что-нибудь из твоего репертуара, Фредди?“. И тогда мы спели пару песен, потом еще несколько вещиц, и она сказала: „Это все так весело, не то что мои удушающие вещи из великой оперы или вокальные сольные концеры. Было бы потрясающе, если бы мы могли что-то сделать вместе. Может, ты смог бы написать что-то для нас обоих?“. И Фредди ответил: „Я уверен, что мы сможем это сделать“, но потом, вспомнив, добавил: „Послушайте, я пообещал вашему брату, что не буду Вас слишком задерживать“. Тут она обернулась и сказала: „Ты что, пытаешься от меня избавиться? Я сама буду решать, когда я устала и когда мне пора“. И мы посидели еще немного, и в конце концов она ушла»
[650].
«Это была замечательная, прекрасная ночь, – вспоминает Питер Стрейкер. – Мы засиделись до шести или семи утра. Она была навеселе!»
[651]
Когда Кабалье под утро уехала, Фредди и Майк Моран начали работу над материалом. Фредди решил отложить на время планы по выпуску собственного сольного альбома в пользу альбома с оперной суперзвездой. «Итак, мы отправились в Гарден Лодж, и я подумал, с чего нам начать. Я сказал Фредди: „Давай сначала определимся с названием“, и он сказал: „Мы встретились в Барселоне. Пусть будет „Барселона“, чтобы мы знали, о чем вообще речь. Там мы впервые встретились“». Я сказал: „Это неплохое начало – «Барселона, здесь мы впервые встретились». Давай расскажем о том, как вы познакомились“. Вот так мы начали работать. Да, нам потребовалось некоторое время, чтобы сделать все на высоте, – ведь, как вы понимаете, у нас не было никакого образца. Настоящее творчество! Это было еще до того, как оперная и классическая музыка обрели массовую популярность»
[652].
Фредди и Майк провели большую часть апреля и мая в Townhouse Studios, работая над материалом для Кабалье. Однако их график зависел от графика Кабалье, который, как и у большинства великих звезд оперы, был расписан на пять лет вперед.
У Фредди этих пяти лет не было.
Глава 41
После замечательной встречи с Монсеррат Кабалье и начала работы над музыкой для нее, в апреле 1987 года Фредди получил шокирующую новость, которую он с опасением ожидал.
Незадолго до этого Фредди сделал биопсию у своего врача, который взял пробу из раны на его плече. До этого он прошел 12 тестов на СПИД, и по всей вероятности, они были положительными. Вполне возможно, что все это были различные анализы крови, и врачи Фредди были вынуждены с некоторым оптимизмом указать на то, что ни один из них не был на 100 % точным. Это было то легкое сомнение, которое давало Меркьюри надежду. Но биопсия подтвердила то, что он, должно быть, и так осознавал все это время. Ее результаты показали, что очаг поражения на плече Фредди было саркомой Капоши, которая обычно возникает не менее чем через три года после первоначального заражения, но чаще это происходит через 5–7 лет, что возвращает нас к лету 1982 года в Нью-Йорке – к наиболее вероятному моменту заражения.
