– А мы не можем тоже? – спросил Алик.
– Пока что нет. Ты новичок. С тобой никто не станет связываться.
– И что же делать?
Алик лихорадочно соображал. Может быть, разумнее смириться и слить голоса Силину? Но нет, это было бы полным пораженчеством.
– Нужно блокировать вброс. Для этого тебе придется применить все свое обаяние, чтобы полиция в день выборов сделала облавы на некоторые участки.
Жизнь продолжалась.
Салтыков напомнил о себе ближе к вечеру. Увидев номер своего надзирателя на дисплее, Алик проигнорировал звонок. После второго непринятого вызова он понял, что в ближайшее время придется ждать визита. Значит, дома лучше не появляться. Впрочем, в штабе его тоже могли достать.
Аркадьев опять уехал. Может быть, к лучшему. Объясняться с ним Алику совсем не светило. Аркадьев был прожженным спецом и сразу бы раскусил, что тут нечисто.
Алик отозвал Воронина:
– Дело есть.
Они вышли на лестничную площадку.
– Случилось чего?
Алик кивнул.
– Силин требует, чтобы я отдал ему свои голоса.
– Ни фига себе! С какой радости?
– А с такой, что мы им как бельмо на глазу. Так просто власть никто не отдает.
– И когда они к тебе подкатили?
– Несколько дней назад, – солгал Алик. – А сегодня напомнили о себе.
Воронин уставился на него со странным выражением восторга и беспокойства.
– Дмитрич знает?
Алик помотал головой.
– Ну ты железобетон. Чел без нервов.
Похвала польстила Алику. Имидж героя нравился ему куда больше, чем имидж слабака и предателя.
– Что решил? – спросил Воронин.
Алик пожал плечами:
– Думаю, до выборов мне дома и в штабе лучше не появляться. Благо осталась всего неделя. Вас они пытать не станут, не та ставка.
– Хочешь, подселяйся ко мне. Поживешь в общаге. Туда и работу штаба частично перенесем.
Алик помотал головой:
– Боюсь, нас быстро вычислят. Есть у меня вариантец. У друга комната в коммуналке, а он сейчас к невесте переехал.
– А соседи не возбухнут?
Алик положил руку Славке на плечо:
– С соседями договоримся.
Глава 17
Было тихо. Клен по-дружески махал в окно разноцветными ладонями листьев. В голове всплыли строчки:
«Осень только взялась за работу, только вынула кисть и резец, положила кой-где позолоту, кое-где уронила багрец…»
[3]
Борис попытался вспомнить, чьи это стихи, но имя ускользало. Впрочем, это было неважно. Через двести-триста лет никого не вспомнят. Или почти никого. Бывают, конечно, исключения. Публий Овидий Назон родился еще до нашей эры, а поди ж ты, имя на слуху. Но кто его читает? Жил человек, написал поэмы, а остались одни названия, шелуха. Вот такие «Метаморфозы
[4]».
Инга настояла на том, чтобы в ожидании окончания строительства они жили в квартире ее родителей. Предки все лето проводили на даче, а роскошная пятикомнатная квартира в элитном доме пустовала. Новая роль миллионера помогла Борису быстро освоиться в непривычной обстановке. Но когда Инга уехала в командировку, Борис ощутил себя так, будто вторгся на чужую территорию. Виной тому была теща – стерва. В первый же день прикатила – якобы по делам. Но Борис был уверен, что нагрянула с инспекцией. Интересно, что она ожидала увидеть? Оргию с девицами? Или героиновый транс?
Если бы коммуналку не оккупировал штаб Алика, Борис подался бы восвояси. Как говорится, в тесноте, но за стеной скорпиониха не шуршит. Однако начинающих политиков трогать было нельзя. Предвыборная лихорадка перешла в последнюю стадию. Приходилось надеяться, что змеища скоро свалит. Родители Инги редко расставались больше чем на день.
Проводив тещу, Борис вздохнул с облегчением. Можно было погрузиться в творчество. Он открыл ноутбук, проверил почту, пробежался по новостям, обозначился в соцсетях… Из страха перед неудачей он бессознательно оттягивал момент, когда возьмется за работу.
Прежде ему казалось, что стоит сбросить с себя заботы о сиюминутном заработке, как у него родится нечто гениальное, но в голову лезла одна банальщина. Сначала он винил быт. Хотя Инга взяла основную работу по обустройству и ремонту квартиры на себя, на его долю тоже оставалось немало хозяйственных дел. Выбор унитаза не располагал к мыслям о возвышенном. Скоро будущий романист вынужден был признать, что зашел в тупик.
Чем больше он пытался выдавить из себя хотя бы одну стоящую строку, тем больше приходил в отчаяние. Писать заказные статьи было куда проще. Там от него не требовалось гениальности, а Инга ожидала шедевра.
В последнее время Бориса все чаще посещали приступы паники: рано или поздно Инга поймет, что он ни на что не годится. Как она поступит тогда? Ведь она спит и видит, что он станет автором с мировым именем. А если он ничего не создаст?
Желудок скрутило спазмом. Выпив пару таблеток но-шпы, Борис вернулся к компьютеру.
Может, стоит признаться в том, что работа не идет? Должна же она понять. А если нет? Вдруг она уйдет? Решит, что он посредственность. Инга совершенно особенная девушка. Второй такой нет. Рядом с ней нужно быть необыкновенным, феерическим. Ее нельзя разочаровывать. Что он представит, если она попросит показать ей рукопись? Кучу уничтоженных файлов в «корзине»? Или бездарные, бледные наброски? Чтобы она окончательно убедилась, что он творческий импотент? Нет, лучше не показывать ничего, чем демонстрировать тот бред, что он родил за все время сидения за компьютером.
Будто в ответ на его мысли телефон завибрировал. На дисплее высветился номер Инги. Некстати. Она, как тончайший камертон, улавливала его настроение.
– Прости, что не позвонила раньше. Тут настоящий вертеп. Даже чаю выпить некогда. Первая свободная минутка за день. Как ты там?
Бориса неприятно кольнуло напоминание о том, что она работает, а он бездельничает. Он сухо произнес:
– Ничего.
– Что-нибудь случилось? – забеспокоилась Инга.
– Нет, я в порядке, – солгал он.
Если можно считать порядком, что он в панике мечется из угла в угол. И до смерти боится признаться в том, что бессилен перед пустым экраном монитора и все больше запутывается в своих страхах.
– Я же слышу по голосу, что ты расстроен, – не отступала Инга.
– Просто немного болит желудок.
