«Он и есть тот единственный!» – заявила Инга и ушла, хлопнув дверью. Тогда она была уверена, что будет хранить верность Борису до гробовой доски. Она любила его. У нее и в мыслях не было ему изменять, тем более с Аликом, которого она знала почти так же долго, как Борю. Что же произошло? Как она могла так опуститься? Неужели она так мало знает саму себя?
Сбросив туфли, Инга прямиком направилась в ванную. Хотелось соскоблить с себя всю грязь. Новое платье полетело в бельевую корзину. После стирки его нужно будет отдать. Инга знала, что уже никогда не сможет его надеть.
Она встала под душ и включила самую горячую воду, какую можно было терпеть. Струи упруго ударили по телу. Инга намылила жесткую мочалку и принялась с остервенением отмывать следы своего падения и позора. Кожа покраснела, а она все терла и терла, как будто это могло очистить ее от скверны и уничтожить все, что произошло. Но никакими гелями не отмыть душу и не прополоскать совесть. Ощущения чистоты не появилось, даже когда полчаса спустя Инга вышла из ванной. Ей казалось, что плотский запах спермы будет преследовать ее всю жизнь.
На сердце было все также скверно. Вспомнились слова однокурсницы: «И для кого ты себя бережешь? Жить надо легко. Вагина – не мыло, не смылится». Лучше бы смылилась, – с горечью подумала Инга.
Она прошла на кухню и, проигнорировав кофемашину заварила кофе старым дедовским способом, в медной турке.
Все это время она размышляла о Борисе. Как ему признаться? Ведь он верит ей. Возможно, Алик прав: не стоит будить спящую собаку и рассказывать Боре обо всем, что произошло, ведь это история без продолжения. Сама мысль о том, чтобы снова встретиться с Аликом вызывала у Инги отвращение. Она вычеркнула его из своей жизни.
Но разве это поможет забыть? Говорят, время лечит. Может быть, когда-нибудь постыдный случай померкнет в ее памяти. Так не лучше ли оставить все в прошлом? Тайна не вылезет наружу, потому что Алик тоже будет молчать.
Но с другой стороны, любовь и ложь – вещи несовместимые. Как она сможет смотреть Боре в глаза, говорить слова признания и при этом не сгореть со стыда от собственной фальши и лживости? Она ненавидела двойные стандарты, так неужели и сама научится жить под маской? Нельзя начинать жизнь со лжи. Боря ведь любит, значит, простит. Инга хотела, чтобы между ними все было честно. И чисто. Но теперь этому уже не бывать. Что же делать? Промолчать и жить с грузом вины, или же все рассказать?
Она в сотый раз задавала себе этот вопрос. Здравый смысл советовал похоронить неприятный эпизод и относиться к нему, как к кошмарному сну, который с наступлением утра развеется. Но душа не хотела лгать и изворачиваться.
Как только Борис вернулся, он сразу же понял: случилось что-то ужасное. Инга, его вдохновительница и источник бодрости, безучастно сидела на диване, обхватив колени.
– Детка, что произошло? – обеспокоенно спросил он.
В его голосе было столько заботы и участия, что Инге стало совсем тошно. До сих пор глаза ее были сухими, но тут словно последняя капля переполнила чашу страдания. Слезы бесконтрольно потекли по щекам.
Вот он момент истины. Самый трудный барьер, который надо преодолеть, чтобы жить дальше. Слова комом застряли в горле.
Борис присел рядом и обнял ее. Она уткнулась ему в плечо и заплакала навзрыд. Он гладил ее по голове, как ребенка.
– Успокойся. Скажи, что тебя так огорчило. Что бы ни случилось, вместе мы найдем выход.
Фразы утешения не приносили облегчения. Напротив, Инга еще сильнее ощутила глубину своего падения. Какой же дешевкой нужно быть, чтобы изменить любимому человеку?! Наконец слезы иссякли. Инга, запинаясь, произнесла:
– Я не знаю, как тебе сказать. Все слова прозвучат неправильно.
– Ну, со словами я как-нибудь разберусь. Это ведь моя профессия, – ободряюще улыбнулся Борис.
– Я тебе изменила, – едва слышно прошептала Инга.
Оказалось, что некоторые фразы даже профессионалов вгоняют в ступор. Борис не нашелся что сказать. Потрясение было настолько сильным, что в первый момент он даже не почувствовал боли. Голова вдруг сделалась пустой. В ней метались лишь обрывки незначительных мыслишек, как мусор, гонимый ветром на опустевшем стадионе после рок-концерта.
Вот миг, которого он панически боялся. Инга поняла, что он бездарь, и нашла себе другого, более талантливого и достойного.
– Вы вместе работаете? – наконец сумел выдавить Борис. Первый шок прошел, и на него обрушился камнепад неразрешимых вопросов. Что делать? Броситься на колени? Умолять, чтобы она не уходила? Выть, метаться, кусать локти? Целовать землю, по которой она ходит? Он готов был на все, лишь бы Инга осталась с ним.
«Я все прощу. Я напишу роман, которым ты сможешь гордиться. Я стану тем, кем ты хочешь, только не уходи», – рвалось с языка, но он не успел озвучить свои мысли. Следующее признание выбило из него дух не хуже, чем разряд электрошокера.
– Это Алик.
– Кто?!
– Боря, я сама не знаю, как так получилось. Я люблю тебя. Только тебя. Ты можешь мне не верить, но я не лгу.
Борис едва не задохнулся. Горло сдавило спазмом, словно на него накинули удавку. Алик, лукавый друг. Харизма ему в рыло. Мало ему студенток и рыночных девок. Жар-птицу захотелось. Тишком. За спиной.
– Я убью эту скотину! – в сердцах воскликнул Борис.
Ярость, бурлившая внутри, требовала выхода. Он вскочил и с размаху пнул ни в чем не повинное кресло. Боль заставила его согнуться и схватиться за ушибленную ступню.
– Боря, милый, не надо, – взмолилась Инга.
– Я достану этого ублюдка! Я расквашу его наглую физиономию, – корчась от боли, промычал Борис.
– Не глупи. Он же из тебя котлету сделает.
По здравом размышлении Инга была права. Восстановление справедливости силовыми методами было не в характере Бориса. Он даже мальчишкой дипломатично избегал драк. К тому же Алик регулярно ходил в спортзал, так что в рукопашной обманутый жених в придачу к поруганной чести получил бы в лучшем случае синяк под глазом, а в худшем – пару сломанных ребер.
– По-твоему, я должен утереться? – зло выкрикнул Борис. – Эта сволочь уводит у меня любимую женщину, а я должен просто смотреть? По принципу: Боря – интеллигент. А об интеллигента можно ноги вытирать. Ударь по щеке, он другую подставит. У него мышечная масса не та, чтобы в глаз дать. А как Родя Раскольников, слабо? Никакие тренажеры не помогут.
– Что ты такое говоришь? Зачем я только тебе сказала? Боря, пожалуйста, не пугай меня. Забудь про Алика. Есть ты и я. Я понимаю, что тебе трудно меня простить. Я сама себя ненавижу.
Инга уткнулась в подушку и заплакала. Ее слезы привели Бориса в чувство. Порыв первой, слепой ярости прошел. Ему стало жалко Ингу. При своей красоте она отличалась прямо-таки неправдоподобным целомудрием. Борис до сих пор удивлялся, как ему удалось ее добиться. Он был у нее первым и до сих пор единственным. А этот мерзавец походя отымел ее, как одну из своих девок.
