— Привет.
— Грейс! Я так рада, что ты смогла прийти, — подтвердив свои слова объятием, Тесса затем сделала шаг назад. Взглядом художника, да еще при такой хорошей подсветке сзади, она могла разглядеть сходство между отцом и дочерью, которое Росс был не в состоянии заметить. Конечно, общий тон был совершенно другим, но четкий контур лица и эти рельефные скулы совершенно одинаковы, и — хотя это была уже не физическая характеристика — их целеустремленность, упорство в достижении того, чего они хотят, тоже было явно их общей чертой.
— Как странно снова находиться здесь, — промолвила Грейс, не зная, что сказать. — Мне все время кажется, что я должна убирать посуду со столиков.
— Наслаждайся. Я, например, наслаждаюсь. И, кроме того, Грейс, — сказала Тесса, немного понизив голос, — я хочу, чтобы ты знала, как я счастлива, что вы с Россом между собой разобрались. Я была поражена, когда он вчера рассказал мне, но я уже начинаю привыкать к этой мысли. Как там между вами обстоят дела?
— Ну, думаю, не совсем плохо. — Грейс пожала плечами, затем улыбнулась. — Если учесть, что мне надо отучиться называть его «мистер Монаган».
— Да, это будет трудно, — посочувствовала Тесса, пытаясь приободрить ее, — вам обоим. Росс еще толком не успел свыкнуться с мыслью, что он отец Оливии, а теперь вдруг у него обнаружилась и взрослая дочь. Дай ему время. Не ожидай слишком многого слишком скоро, вот и все.
— Я и не ожидаю, — просто ответила Грейс, — я понимаю, что ему нелегко, но я просто счастлива, что он теперь все знает.
…………………………………………..
— Несколько слов для прессы? — попросила одна из журналисток с зазывной улыбкой. Макс Монаган был еще лучше в жизни, чем по телевизору, когда он выступал, рекламируя свою очередную книгу. Эта мрачная красота вкупе с таким явным высокомерием действовали просто безотказно и делали Макса неотразимым. — Что на самом деле происходит между вами и Франсин Лалонд? Вы ездили в Швейцарию, чтобы встретиться с ней? Какие у вас планы на будущее?
Краем глаза Макс заметил Холли, которая была увлечена разговором с Домиником, ее яркие волосы были окружены светящимся ореолом от света, падающего на нее сзади из дверного проема. Максу даже показалось, что он чувствует запах ее духов. Он снова повернулся к журналистке.
— Я написал сценарий фильма. Франсин его читает. Я ожидаю, что она приедет сюда через несколько недель… но пока скажем только, что мы хорошие Друзья.
— Как скучно, — надула губки журналистка и протянула бокал, чтобы его снова наполнили. — Ну, давайте, Макс, выкладывайте. Со мной вы можете быть нескромным. Вы собираетесь пожениться?
Макс пил уже с двух часов, так как, сделав на компьютере пятьсот рекламных листовок для Тессы, ощущал сильную жажду. Он прекрасно понимал, что находится на грани того, чтобы быть нескромным. «Хотя, — подумал он, — какая, собственно, разница». Он любит Франсин, а Франсин любит его, она ведь ему так и сказала, когда он звонил ей несколько дней назад. С легкой улыбкой он ответил журналистке:
— Ну, я бы не исключал такой возможности…
…………………………………………..
— Что со мной? — переспросила Холли, не зная, смеяться ей или плакать. — Да ничего особенного. Я люблю Макса, который относится ко мне, как к чему-то, что прилипло к подметке ботинка. По его мнению, я всего лишь одна из тех, с кем разок переспал и даже имя помнить не надо. Я сказала ему, что не хочу его больше видеть, а ему просто пришлось изобразить разочарование. Думаю, я больше не смогу здесь работать на него, и мне уже предложили работу за границей. Но, похоже, я не решусь и на это, потому что тогда я больше не увижу Макса. А если не считать этого, — закончила она устало, — то я в полном порядке.
Доминик почти не встречался с Холли с той самой ночи, которую они провели вместе в ее квартире, а когда они случайно сталкивались в домике Тессы после этого, в отношениях между ними всегда чувствовалась напряженность, если не сказать больше, так как с неудачей в половой жизни они оба столкнулись впервые. Доминик вспомнил о том унизительном положении, в которое попал. Холли пришла к заключению, что по привлекательности ее можно сравнить с садовым слизняком, в результате получилась самая несчастная ночь. Холли настаивала, что во всем виновата она, но это была их взаимная неудача, которая оставалось их общей тайной, мрачной и постыдной. Во всяком случае, Доминик очень надеялся, что все это останется тайной. Если только Холли посмеет открыть рот, он просто не будет с ней больше разговаривать. Но сейчас ее минорное настроение и ее несчастный вид скрадывали ту неловкость, которая была между ними, так что Доминик даже сочувствовал Холли.
— Ну, ему явно нравилось твое тело, — сказал он, криво ухмыльнувшись, — хотя бы это должно тебя утешать.
— От этого только хуже, — заявила с несчастным видом Холли. — Макса интересовал только секс, когда он бывал у меня. Я чувствовала себя так, словно я — резиновая женщина. Это было ужасно.
— Ну, тогда уходи.
— Я не хочу уходить.
— Ну, в таком случае, — сказал Доминик, начиная слегка раздражаться, — оставайся.
— Как я могу оставаться, — проныла Холли, вылив белое вино на рукав джинсовой рубашки Доминика, — он же меня не любит. Это еще хуже.
…………………………………………..
Холли совершенно затолкали, пока она пробиралась через душный, забитый народом зал. Макс сейчас разговаривал с Сильви и Колином, а Каролин Ньюмен по-прежнему крутилась возле него. Наконец Холли открыла двери, которые вели на террасу, и вышла наружу. Холодный ночной воздух обдул ее горячие щеки. Залитые ярким светом лужайки, которые уходили вниз и терялись дальше в темноте, напомнили ей о том, что она собирается сделать широкий шаг в неизвестность.
Через несколько секунд к ней уже присоединились Тесса и Эдам, который, предусмотрительно прихватив с собой бутылку, наполнил для них бокалы.
— Ну, мне, пожалуй, хватит, — сказала Тесса, — если я напьюсь, то могу сказать Максу, что я о нем думаю.
— Постыдись, — пошутил Эдам. — Он же только что простит тебя за то, что ты изобразила его на той картине, которую писала для Росса.
«Вечеринка» была единственной картиной на выставке, не предназначавшейся для продажи. Картина по-прежнему привлекала очень много внимания покупателей, критиков и простых любителей живописи. Если бы Росс хотел, он мог бы продать ее уже двадцать раз. Гесса не стремилась замыкаться в каком-то стереотипе, но тем не менее понимала, что именно такой стиль людям очень нравится. Охотнее всего они приобретали картины вроде «Вечеринки». «И сам того не желая, — подумала Тесса с грустной улыбкой, — Росс снова предопределил мое будущее».
— А, это неважно, — сказала Холли, осторожно примостившись на краешке стола и почувствовав, как холодный металл врезался в бедро. — Эдам, а в это время года в Альгарве тепло?
В темноте он не видел ее лица и, стараясь не переусердствовать, просто ответил:
