Была бы эта книга посолидней, в ней нашлось бы место для последнего вечера той ферии, когда Маэра подрался в Альфредо Давидом в кафе «Куц»; она показала бы и чистильщиков сапог. Господи боже, как их всех сюда запихнуть-то? а хорошеньких сеньорит, идущих мимо? а потаскух? а всех нас, какими мы тогда были? Памплона нынче изменилась; всю равнину аж до края нагорья настроили жилыми кварталами, так что теперь гор не видно. Снесли старый «Театро Гаджарре», испортили площадь, устроив широкий сквозной проезд к арене, а в старое время наверху в столовой сидел пьяненький чиквеловский дядя и глазел на танцы на площади; Чиквело один-одинешенек в своей комнате, его квадрилья либо в кабачке, либо шатается по городу. В свое время я об этом написал рассказик, называется «Маловато страсти», но вещица вышла не очень-то удачной, хотя там, где швыряются дохлыми кошками в поезд и когда потом стучат колеса, а Чиквело на своей полке, вновь один, «могу все сам», там более-менее получилось.
Если в ней есть Испания, то должен быть и долговязый парень, семь футов шесть дюймов,
[37] он рекламировал «Эль Эмпастре» перед их появлением в городе, и в ту мочь, на ферия де ганадо,
[38] потаскухи не желали иметь никакого дела с ихним карликом; вполне полноразмерный мужчина, разве что ножки были всего лишь шесть дюймов,
[39] и он заявил: «У меня там ничуть не хуже других», а шлюха ему: «То-то и оно, что нет». Трудно поверить, какая в Испании пропасть карликов и уродцев, что таскаются за всеми ярмарками.
По утрам мы завтракали, затем отправлялись в Аойс, чтобы искупаться в Ирати, вода прозрачная как свет, меняет температуру, пока ты тонешь все глубже и глубже, прохладно, холодно, студено, и тень от деревьев на песке, когда палит солнце, зрелая пшеница под ветром на том берегу, взбирается по склону на холм. В верховьях лощины, где река вытекает меж двух утесов, стоял старый замок, и мы лежали голые на дерне под солнцем, а затем в тени. Вино в Аойсе оказалось так себе, так что потом мы стали привозить свое, та же история с ветчиной, поэтому в следующий раз мы захватили целую корзинку еды от Квинтаны. Квинтана, лучший афисьонадо и самый верный друг в Испании, да еще с отличной гостиницей, свободного номера не найти. ¿Que tal, Juanita? ¿Que tal, hombre, que tal?
[40]
И если это Испания, отчего бы в книжке не вывести кавалерию, форсирующую реку вброд, а кони все пятнистые от солнца в кронах; и отчего бы не заставить маршировать солдатиков по бело-глинистому плацу напротив пулеметного училища, такие маленькие фигурки, так далеко; а из окна Квинтаниллы видны горы. Или рассказать о том, как просыпаешься утром, улицы по-воскресному пустые, только орет кто-то вдалеке, а затем начинается пальба. Такие вещи случаются не раз, если живешь достаточно долго и не сидишь на месте.
А если умеешь держаться в седле и если не подводит память, ты еще сможешь прокатиться верхом по лесу над Ирати, где деревья как в детских книжках со сказками. Сейчас их вырубают. Бревна сплавляют по реке, отчего рыба передохла, а в Галисии ее глушат взрывами и травят; результат тот же самый; так что в конце концов здесь как дома, если не считать желтого дрока на горных лугах и мелкого дождичка. Со стороны моря, через хребты, наползают тучи, но когда ветер южный, вся Наварра золотится пшеницей, хотя она не растет на равнинах, а только на склонах холмов; ее рассекают обсаженные деревьями дороги, пятнают многочисленные деревни с колокольнями, двориками для игры в мяч, с запахом овечьего помета и площадями, где стоят лошади.
Если б только я мог изобразить желтое пламя свечей на солнце; которое сияет на свежесмазанных штыках и желтых портупеях из патентованной кожи тех, кто охраняет святые дары; или охотится парами в зарослях карликового дуба на горных склонах за угодившими в ловушку при Деве (и что за длинная, горькая дорога выпала от парижской «Ротонды» для того лишь, чтобы тебя удавили в продутой сквозняками комнате под присмотром священника по приказу государства, и это после оправдательного приговора, но бургосский капитан-генерал его отменил); и в том же городе, где Лойола получил свою рану, что заставила его задуматься, изобразить храбрейшего из тех, кого предали в тот год, а он взял и нырнул с балкона на брусчатку двора, головой вперед, потому что поклялся, что его не убьют (мать пыталась взять с него слово, что он не покончит с собой, потому что больше всего беспокоилась за его бессмертную душу, но он прыгнул ловко и мощно со связанными за спиной руками, пока конвойные читали молитву); если б только я смог его изобразить; изобразить епископа; изобразить Кандидо Тиебаса и Торона; изобразить, как тучи быстро заливают тенью пшеницу и маленьких, опасливо ступающих лошадей; запах оливкового масла; ощущение выделанной кожи в руках; крестьянские сандалии с подошвой из плетеной пеньки; связки чеснока; глиняные горшки; переметные сумы через плечо; винные бурдюки; вилы из натурального дерева (зубья были ветками); запахи раннего утра; зябкие ночи в горах и длинные жаркие дни лета, с вечными деревьями и тенями под кроной: вот тогда бы получился кусочек Наварры. Но в этой книжке этого нет.
А ведь надо бы вывести еще Асторгу, Луго, Оренсе, Сорию, Таррагону и Калатаюд, каштановые рощи на высоких холмах, зеленый простор и реки, красную пыль, узкие полосы тени между высохшими руслами и холмами пропекшейся белой глины; прохладу прогулок под мальмами в старом городе на утесе над морем, прохладу вечернего бриза; комаров по ночам, но по утрам вода чиста, а песок бел; а еще посиделки в дремотных сумерках у Миро, виноградники аж за горизонт, прочерчены шпалерами кустарниковых изгородей и дорогой; железнодорожное полотно, и море с галечным пляжем, и высокие стебли папируса. А еще там были глиняные бочки для вина разных урожаев, уложенные в погребе рядами двенадцать футов высотой;
[41] будка на крыше дома, чтобы забираться туда по вечерам и разглядывать виноградники, деревни и горы, и слушать и слышать, до чего кругом тихо. Перед сараем женщина держала в руке утку, которой только что перерезала горло, и ласково ее гладила, а рядом стояла маленькая девочка, подставляя чашку собрать кровь для соуса. Утка выглядела очень довольной, и когда ее опустили на землю (вся кровь в чашке), она сделала пару ковыляющих шажков и обнаружила, что уже мертва. Мы ее потом съели, нафаршированную и зажаренную, и многие другие блюда тоже, с вином нынешнего и прошлого урожаев, и того особо удачного сбора, что выпал четырьмя годами раньше, и вино прочих лет, так что я сбился со счета, а длиннорукий мухогон с заводным механизмом все крутился и крутился под нашу болтовню на французском. Хотя все понимали по-испански лучше.
Таков был Montroig, произносится «Монтройч», одно из многочисленных мест в Испании, где есть к тому же улицы Сантьяго под дождем; и вид города в ладони холмов, когда спускаешься домой; и все эти телеги, которые катятся, нагруженные донельзя, по гладкому камню вдоль тракта на Грао, тоже должны быть в этой книге, как и временная деревянная арена в Нойя, пахнущая свежераспиленной древесиной; Чиквито с его девичьей мордашкой, великий артист, «fino, muy fino, pero frío».
[42] Валенсия II с его неудачно заштопанным глазом, так что веко осталось вывернутым, и он уже не мог вести себя дерзко. И тот мальчишка, который вообще промахнулся по быку в момент закалывания, и второй раз тоже промазал. Если не засыпать на поздних представлениях, там можно было увидеть много чего забавного.
