День первый
1
Наступает осень, деревья желтеют, краснеют, буреют; небольшой курортный городок в живописной долине словно объят пожаром. Вдоль колоннады, наклоняясь к источникам, расхаживают женщины. Все они бесплодны и лелеют надежду здесь, на водах, избавиться от своего недуга.
Мужчин среди пациентов значительно меньше, но мелькают и они, ибо курорт творит не только гинекологические чудеса, но якобы укрепляет и сердце. И все же — на одного пациента здесь приходится не менее девяти пациенток, что доводит до бешенства незамужнюю молодую женщину, медсестру Ружену, обслуживающую в бассейне бесплодных дам.
Ружена родилась здесь, здесь у нее родители, и кто знает, посчастливится ли ей когда-нибудь вырваться из этого городка, кишмя кишащего женщинами!
Понедельник, рабочий день на исходе. Обернуть еще нескольких толстух в простыни, уложить их на кушетки, обтереть им лицо, улыбнуться, и дело с концом.
— Ну что, позвонишь? — спрашивают Ружену ее сослуживицы; одна из них рыхлая тридцатипятилетняя, вторая — худая и помоложе.
— А почему бы и нет? — говорит Ружена.
— Главное — не волноваться, — подбадривает ее тридцатипятилетняя и ведет за кабинки, где пациентки переодеваются; там у сестер свой шкаф, столик и телефон.
— Позвони ему домой, — говорит худая не без злорадства, и все три разражаются смехом.
Когда смех утихает, Ружена говорит:
— Я знаю только телефон его театрика.
2
Разговор был ужасным. Услыхав в трубке ее голос, он испугался.
Он всегда опасался женщин, хотя ни одна из них этому не верила, принимая его слова разве что за кокетливую шутку.
— Как поживаешь? — спросил он.
— Не очень хорошо, — ответила она.
— А в чем дело?
— Мне нужно поговорить с тобой, — патетическим тоном сказала она.
Именно этот патетический тон он ждал уже несколько лет.
— Да, — произнес он упавшим голосом. Она повторила:
— Мне очень нужно поговорить с тобой.
— Что случилось?
— Я уже не та, какой ты узнал меня. У него перехватило дыхание. Лишь минутой позже он снова спросил:
— А что такое?
— Уже шесть недель, как у меня задержка. Превозмогая себя, он сказал:
— Может, ничего особенного. Иногда такое случается, это еще ничего не значит.
— Нет, на этот раз именно так.
— Невероятно. Это просто исключено. Во всяком случае я тут ни при чем. Она оскорбилась:
— За кого ты меня принимаешь, скажи на милость!
Он боялся ее оскорбить, потому что вообще боялся ее:
— Я не собираюсь тебя оскорблять, что за глупость, зачем мне тебя оскорблять, я говорю лишь потому, что со мной это не могло случиться, тебе нечего бояться, это просто исключено, физиологически исключено.
— Что ж, не сердись, — сказала она очень оскорбленным тоном. — Прости, что побеспокоила тебя.
— Нет, нет, что ты! — Он испугался, что она повесит трубку. — Это правильно, что ты позвонила! Само собой, я помогу тебе. Конечно, все можно уладить.
— В каком смысле — уладить? Он смешался, не осмеливаясь назвать вещи своими именами:
— Ну так… уладить.
— То, что ты имеешь в виду, не получится. Выкинь это из головы. Даже если испорчу себе жизнь, все равно не сделаю этого.
Его снова бросило в жар, но на сей раз он попытался чуть надавить на нее:
— Зачем же ты мне звонишь, если не хочешь говорить об этом? Ты хочешь посоветоваться со мной или сама уже все решила?
— Хочу посоветоваться.
— Я приеду к тебе.
— Когда?
— Я дам тебе знать.
— Хорошо.
— А пока будь здорова.
— Ты тоже.
Повесив трубку, он вернулся в зал, где репетировал со своим оркестром.
— Господа, репетиция окончена, — сказал он. — Сегодня у меня нет больше сил.
3
Она положила трубку, пылая от возмущения. Ее оскорбило то, как Клима принял ее известие. Впрочем, она чувствовала себя оскорбленной уже задолго до этого.
Они познакомились два месяца назад, когда знаменитый трубач концертировал на курорте со своим оркестром. После концерта был кутеж, на который пригласили и ее. Трубач, отдав ей предпочтение перед остальными девушками, провел с нею ночь.
С тех пор он как в воду канул. Она послала ему две открытки, но он так и не ответил ей. Однажды она, оказавшись в столице, позвонила в его театрик, где, по ее сведениям, он репетировал с оркестром. Человек, отозвавшийся в трубке, попросил ее назвать свое имя и сказал, что попытается найти Климу. Вернувшись минутой позже к телефону, он сообщил, что репетиция закончилась и пан трубач уже ушел. Решив, что он скрывается от нее, она рассердилась тем больше, что уже тогда стала опасаться беременности.
— Надо же, физиологически исключено! Здорово сказано — физиологически исключено! Интересно, что он скажет, когда родится ребенок!
Обе сослуживицы горячо поддакивали ей. Уже в тот день, когда в насыщенном испарениями зале она сообщила им, что прошлой ночью провела неописуемые минуты со знаменитым трубачом, он сделался достоянием всех ее сотоварок. Его призрак витал в зале, где они попеременно дежурили, и всякий раз, когда там-сям звучало его имя, они усмехались про себя, словно речь шла о ком-то, с кем они были близко знакомы. А узнав, что Ружена беременна, и вовсе преисполнились странной радости, ибо с этой минуты он стал уже неотделим от них, физически присутствуя в недрах ее тела.
— Ну ладно, ладно, успокойся, девушка, — похлопала ее по спине тридцатипятилетняя. — У меня кое-что есть для тебя. — Она тут же раскрыла перед Руженой номер иллюстрированного журнала, весьма замусоленный и захватанный. — На-ка, взгляни!
Все три женщины уставились на фотографию молодой красивой брюнетки, стоящей на сцене с микрофоном у рта.
Ружена попыталась на этих нескольких сантиметрах снимка вычислить свою судьбу.
— Я и не знала, что она такая молодая, — сказала она с опаской в голосе.
— Э, брось! — рассмеялась тридцатипятилетняя. — Этому снимку лет десять будет. Она с ним одного возраста. Куда ей до тебя!
4
На протяжении всего телефонного разговора Климу не оставляла мысль, что это ужасное известие он уже давно ожидал. Не потому, что у него был разумный повод думать, что во время этого рокового кутежа он сделал Ружене ребенка (напротив, он был уверен, что она облыжно обвинила его), но такое известие он ждал уже много лет, еще задолго до того, как познакомился с Руженой.
