— Молодец, — сказал Якуб. — Ты всегда находишь здесь для меня какое-нибудь пристанище.
— Теперь у меня в этом конце коридора комнаты для моих подопечных. Рядом с тобой прекрасные угловые апартаменты, которые в прежние времена занимали министры и фабриканты. Там я поселил своего самого редкостного пациента, богатого американца, чей род ведет начало из этих мест. Отчасти он и мой ДРУГ.
— А где живет Ольга?
— В доме Маркса, как и я. Ей там неплохо, не беспокойся.
— Главное, что ты принял ее. Как у нее дела?
— Обычные трудности женщины с лабильной нервной системой.
— Я же писал тебе, какая у нее была жизнь.
— Большинство женщин ездят на этот курорт, чтобы вылечиться от бесплодия. Что же касается твоей протеже, то было бы лучше, если бы она не отличалась особыми способностями к деторождению. Ты видел ее обнаженной?
— Упаси Боже, что ты!
— Ну так посмотри на нее! Сисенки маленькие и свисают на грудной клетке, точно две сливы. Все ребра видны. Мой совет на будущее: больше внимания обращай на грудную клетку. Правильная грудная клетка должна быть агрессивной, устремленной вовне, она должна расширяться, словно желая поглотить как можно больше пространства. Но в противовес этому существуют и грудные клетки, что пребывают в обороне, отступают перед окружающим миром и подобны смирительной рубашке, которая все больше затягивается вокруг человека, пока наконец не задушит его. Вот и у нее такая грудная клетка. Скажи ей, пусть тебе покажет ее.
— Этого я ей не скажу.
— Боишься, что, увидев ее, не захочешь больше считать ее своей протеже…
— Напротив, — сказал Якуб, — боюсь, что мне станет ее еще жальче.
— Друг мой, — сказал Шкрета, — этот американец весьма любопытный человек. Якуб спросил:
— Где мне найти ее?
— Кого?
— Ольгу.
— Сейчас ее не найдешь. Она на процедурах. По утрам ей предписано быть в бассейне.
— Не хотелось бы разминуться с ней. Позвонить ей нельзя?
Доктор Шкрета поднял трубку, набрал номер, не переставая при этом разговаривать с приятелем:
— Я тебе представлю его, а ты его прощупай. Ты знаменитый психолог. Ты раскусишь его. У меня на него кое-какие виды.
— Какие? — спросил Якуб, но доктор Шкрета уже говорил в трубку:
— Сестра Ружена? Как у вас дела?.. Ничего особенного, такие тошноты в вашем состоянии совершенно естественны. Я хотел бы спросить у вас, нет ли сейчас в бассейне моей пациентки, той, что живет рядом с вами… Да? Тогда передайте ей, что к ней приехал гость из столицы, пусть никуда не уходит… В двенадцать он будет ждать ее у входа в водолечебницу.
Шкрета повесил трубку.
— Ты слышал. В поддень встретишься с ней. Черт подери, о чем мы с тобой говорили?
— Об этом американце.
— Да, — сказал Шкрета. — Весьма занятный малый. Я вылечил его жену. Они не могли иметь детей.
— А он что лечит здесь?
— Сердце.
— Ты говорил, что у тебя на него какие-то виды.
— Как только не приходится вертеться врачу в этой стране, дабы жить на достойном уровне! — вскипел Шкрета. — Завтра приезжает сюда с концертом знаменитый трубач Клима. Я буду играть на барабане!
Якуб отнесся к словам Шкреты не очень серьезно, однако изобразил удивление:
— Как? Ты играешь на барабане?
— Представь себе, дружище. Что делать, коли я теперь человек семейный!
— Да что ты? — на сей раз искренно удивился Якуб. — Семейный? Ты, значит, женился.
— Вот именно, — сказал Шкрета.
— На Зузи?
Зузи была курортным врачом. Шкрета уже долгие годы был с ней в близких отношениях, но пока ему удавалось в последнюю минуту увиливать от женитьбы.
— Да, на Зузи, — сказал Шкрета. — Ты же знаешь, что мы с ней каждое воскресенье поднимались на смотровую площадку…
— Значит, ты все-таки женился, — тоскливо сказал Якуб.
— Так вот, всякий раз, когда мы поднимались наверх, Зузи уговаривала меня жениться на ней. А я бывал так измотан этим восхождением, что чувствовал себя стариком и ни на что, кроме женитьбы, не годным. Но под конец я таки овладевал собой, и уже при спуске ко мне возвращалась бодрость и желание жениться исчезало. А однажды Зузи пошла обходным путем, и это восхождение так затянулось, что я согласился на свадьбу еще задолго до его конца. А сейчас мы ждем ребенка, и мне приходится думать о деньгах. Этот американец, надо сказать, рисует еще и иконки. Они могли бы принести немалые деньги. Что ты скажешь на это?
— Ты считаешь, что иконки пользуются большим спросом?
— Колоссальным! Друг мой, поставить здесь у церкви в храмовый праздник ларек и продавать иконки по сотне — считай, мы набили карман! Я бы продавал их и половину прибыли отдавал ему.
— А он что на это?
— У этого малого денег куры не клюют, и ни на какую коммерцию подбить его невозможно! — сказал Шкрета и чертыхнулся.
3
Ольга прекрасно видела, что с края бассейна машет ей сестра Ружена, но продолжала плавать, как бы не замечая этого.
Эти две женщины недолюбливали друг друга. Доктор Шкрета поселил Ольгу в комнате, соседствовавшей с Ружениной. Ружена имела привычку включать радио на полную громкость, тогда как Ольга вожделела тишины. Не раз она стучала в стену, но медсестра в ответ лишь усиливала звук.
Ружена терпеливо махала до тех пор, пока ей не удалось передать пациентке, что в двенадцать часов к ней пожалует гость из столицы.
Ольга сразу поняла, что это Якуб, и ее охватила бесконечная радость. Но тут же следом она удивилась своей радости: почему я так радуюсь, узнав о его приезде?
А надо сказать, что Ольга относилась к тому типу современных женщин, которые умеют раздваиваться: одно существо в них переживает различные чувства, другое — наблюдает.
Но и Ольга наблюдающая испытывала радость. Она прекрасно сознавала, что столь дикая радость Ольги переживающей несоразмерна событию, но поскольку была злорадной, то испытывала удовольствие именно от этой несоразмерности. Ее забавляла мысль о том, как испугался бы Якуб, узнай он об остроте ее радости.
Стрелка на часах, висевших над бассейном, показывала без четверти двенадцать. Ольга представляла себе, какой вид сделал бы Якуб, если бы она бросилась ему на шею и страстно поцеловала его. Она подплыла к краю бассейна, вышла и направилась в раздевалку. Было немного досадно, что она не знала о его приезде еще утром. Она постаралась бы приодеться. Серое, неинтересное платьице, которое сейчас было на ней, портило настроение.
Случалось, да вот хоть минутой раньше, когда плавала в бассейне, она забывала о своей внешности. Но теперь она стояла перед маленьким зеркальцем в кабинке и видела себя в сером платьице. Еще две-три минуты назад идея броситься Якубу на шею и страстно поцеловать его вызывала у нее злорадную улыбку. Но эта идея осенила ее в бассейне, где она плавала, не ощущая тела, претворившись в одну лишь свободную мысль. Теперь, наделенная вдруг телом и одеждой, она была бесконечно далека от этого веселого образа и снова осознавала себя именно такой, какой ее всегда, к несчастью, видит Якуб: девушкой, нуждающейся в помощи.
