— И все же святая церковь, — попытался возразить доктор Шкрета, отнюдь не склонна была разрушать семью или заменять ее свободным сообществом всех и вся.
— Святая церковь вовсе не то же самое, что Христос. И святой Павел, если позволите сказать, в моих глазах не только продолжатель, но и фальсификатор Иисуса. Взять хотя бы его внезапное превращение из Савла в Павла! Разве мы не знаем достаточно страстных фанатиков, сменивших в течение ночи одну веру на другую? Пусть никто не говорит мне, что это фанатики, ведомые любовью! Это моралисты, талдычащие свои десять заповедей. Но Иисус не был моралистом. Вспомните, что он говорил, когда его упрекали в том, что он не соблюдал Субботы. Суббота для человека, а не человек для Субботы. Иисус любил женщин! А можете ли вы представить святого Павла любовником? Святой Павел осудил бы меня, поскольку я люблю женщин. А вот Иисус — нет. Не вижу ничего дурного в том, чтобы любить женщин, много женщин и быть любимым женщинами, многими женщинами. — Бертлеф улыбался в счастливом самолюбовании: — Друзья, у меня была нелегкая жизнь, и я не раз смотрел смерти в лицо. Но в одном отношении Бог был ко мне щедр. У меня было не счесть женщин, и они любили меня.
Гости справились с ужином, и официант стал собирать со стола, когда вновь раздался стук в дверь. Стук был слабенький и робкий, словно нуждался в поощрении.
Бертлеф сказал:
— Входите.
Дверь открылась, и вошел ребенок — девочка лет пяти в белом платьице с воланчиками, опоясанная широкой белой лентой, завязанной на спине большим бантом, концы которого похожи были на крылья. В руке она сжимала стебель большого георгина. Увидев в комнате множество людей, не сводивших с нее пораженного взгляда, она остановилась, не осмеливаясь идти дальше.
Но Бертлеф привстал и, просияв, сказал:
— Не бойся, ангел мой, и поди сюда!
И девочка, увидев улыбку Бертлефа и как бы ухватившись за нее, рассмеялась и подбежала к нему. Бертлеф взял у нее цветок и поцеловал в лоб.
Сидевшие за столом и официант с удивлением наблюдали за этой сценой. Ребенок с большим белым бантом на спине действительно походил на маленького ангела. А Бертлеф стоял сейчас, склонившись с георгином в руке, и напоминал барочные статуи святых, украшающие провинциальные площади.
— Дорогие друзья, — обратился он к присутствующим, — мне было приятно с вами и, надеюсь, вам со мной также. Я с радостью остался бы с вами до глубокой ночи, но, как изволите видеть, не могу. Этот прекрасный ангел зовет меня к той, что ждет меня. Я же вам говорил, что жизнь меня не баловала, но женщины любили меня.
Бертлеф, прижимая одной рукой георгин к груди, а другой — касаясь плеча девочки, поклонился своим собеседникам. Ольге он казался комично театральным, она радовалась, что он уходит и она наконец останется наедине с Якубом.
Бертлеф повернулся и пошел с девочкой к двери. Но, прежде чем уйти, он нагнулся к сигарочнице и насыпал себе в карман большую пригоршню серебряных монет.
11
Официант, собрав на тележку пустые тарелки, вышел из комнаты, и Ольга сказала:
— Кто эта девочка?
— Я никогда не видел ее, — сказал Шкрета.
— В самом деле, она похожа на маленького ангела, — сказал Якуб.
— Ангел, который подыскивает ему любовниц? — засмеялась Ольга.
— Да, ангел — сводник и сват. Именно так и должен был бы выглядеть его личный ангел.
— Не знаю, был ли это ангел, — сказал Шкрета, — но удивительно, что эту девочку я никогда здесь не видел, хотя знаю едва ли не каждого.
— Тогда существует тому одно объяснение, — улыбнулся Якуб. — Она была из другого мира.
— Был ли это ангел или дочка здешней горничной, за одно ручаюсь, сказала Ольга, — ни к какой женщине он не пошел! Это ужасно самовлюбленный человек, который только и делает, что выставляется!
— Мне нравится он, — сказал Якуб.
— Возможно, — сказала Ольга, — и все-таки я настаиваю на том, что на свете нет большего себялюбца, чем он. Я готова держать пари, что за час до нашего прихода он дал какой-то девочке пригоршню пятидесятицентовых монет и попросил ее прийти сюда с цветком в такое-то время. Религиозные люди умеют великолепно инсценировать всякие чудеса.
— Я был бы рад, окажись вы правы, — сказал доктор Шкрета. — Дело в том, что господин Бертлеф очень болен, и каждая ночь любви — для него большой риск.
— Как видите, я была права. Все эти намеки на женщин — сплошное пустословие!
— Милая барышня, — сказал доктор Шкрета, — я его врач и друг, и все-таки в этом я не уверен. Не поручусь.
— А он действительно так болен? — спросил Якуб.
— А почему, думаешь, он уже почти год живет на этом курорте, а его молодая жена, которую он обожает, лишь изредка прилетает к нему сюда?
— А здесь без него стало вдруг грустно, — сказал Якуб.
И в самом деле, все трое почувствовали себя внезапно осиротевшими, и им уже не захотелось больше оставаться в чужих апартаментах.
Шкрета встал со стула:
— Давай проводим барышню Ольгу домой и еще чуть пройдемся. Надо еще о многом потолковать.
— Мне пока не хочется спать! — запротестовала Ольга.
— Вам пора. Приказываю вам как врач, — сказал Шкрета строго.
Они вышли из Ричмонда и двинулись через парк. По дороге Ольга нашла возможность шепнуть Якубу:
— Я хотела быть сегодня вечером с тобой…
Но Якуб лишь пожал плечами, ибо Шкрета очень твердо настаивал на своем. Они проводили девушку к дому Маркса, и Якуб в присутствии друга даже не погладил ее, как обычно, по голове. Антипатия доктора к грудям, похожим на сливы, смущала его. Ольгино лицо выражало разочарование, и он пожалел, что обидел ее.
— Так что ты об этом думаешь? — спросил Шкрета, когда остался наедине с другом на парковой дорожке. — Ты слышал, как я сказал, что мне нужен отец. И камень надо мной зарыдал бы. А он завел речь о святом Павле. Неужто он и вправду не может догадаться? Уже два года толкую ему о том, что я сирота, и расхваливаю ему преимущества американского паспорта. Тысячу раз я как бы вскользь намекал на разные случаи усыновления. Эти намеки, по моим расчетам, давно должны были подсказать ему идею усыновления.
— Он слишком прислушивается к самому себе, — сказал Якуб.
— Именно так, — подтвердил Шкрета.
— Если он серьезно болен, то удивляться нечему, — сказал Якуб и добавил: — Если, конечно, дела его так плохи, как ты говорил.
— Еще хуже того, — сказал Шкрета. — Полгода назад он перенес тяжелейший инфаркт и с тех пор не может позволить себе никаких дальних путешествий и живет здесь затворником. Жизнь его висит на волоске. И он это знает.
— Как видишь, — серьезно сказал Якуб, — тебе стоило бы давно понять, что метод намеков неудачен, ибо они выливаются лишь в раздумья относительно собственной персоны. Тебе следовало бы свою просьбу высказать ему без околичностей. Он несомненно пошел бы тебе навстречу. Это доставляет ему удовольствие, ибо отвечает его представлениям о себе самом. Он хочет приносить людям радость.
