— Товарищ женат и теперь боится взять на себя все последствия безответственной сексуальной связи. Однако вам следовало бы думать об этом раньше, товарищ!
Доктор Шкрета чуть помолчал и снова обратился к Климе:
— У вас нет детей. Вы действительно не можете ради этого зачатого ребенка развестись со своей женой?
— Не могу, — сказал Клима.
— Я знаю, — вздохнул доктор Шкрета. — Я получил сведения от психиатра, что пани Климова страдает суицидным синдромом. Рождение ребенка создало бы угрозу ее жизни, разрушило бы этот брак, а сестра Ружена стала бы матерью-одиночкой. Что прикажете делать, — вздохнул еще раз доктор Шкрета и пододвинул бланк к членам комиссии — обе дамы тоже вздохнули и в надлежащей графе поставили свои подписи.
— Явитесь для оперативного вмешательства на будущей неделе в понедельник, к восьми часам утра, — сказал доктор Шкрета Ружене и дал понять, что она может уйти.
— А вы останьтесь здесь, — обратилась одна из толстух к Климе. Когда Ружена ушла, женщина сказала: — Пресечение беременности не такая уж безобидная вещь, как вам кажется. Происходит большая потеря крови. Своей безответственностью вы отняли у женщины кровь и потому извольте, справедливости ради, отдать свою. — Она подсунула Климе какой-то бланк и сказала: — Распишитесь здесь.
Смущенный Клима послушно расписался.
— Это заявление от добровольных доноров. Вы можете зайти в соседний кабинет, сестра возьмет у вас кровь.
12
Ружена прошла приемную с опущенными глазами и увидала Франтишека уже в коридоре, когда он окликнул ее.
— Где ты была?
Испугавшись свирепого выражения его лица, она ускорила шаг.
— Я спрашиваю, где ты была?
— Тебе-то что!
— Я знаю, где ты была.
— Если знаешь, не спрашивай.
Они спускались по лестнице, Ружена очень спешила, стараясь уйти от Франтишека и разговора с ним.
— Это была абортная комиссия.
Ружена молчала. Они вышли на улицу.
— Это была абортная комиссия. Я знаю. И ты хочешь избавиться от ребенка.
— Сделаю то, что захочу.
— Нет, не сделаешь того, что захочешь. Это меня тоже касается.
Ружена торопилась, чуть ли не бежала. Франтишек бежал за ней. Когда они были уже у ворот водолечебницы, она сказала:
— Только посмей идти за мной. Я уже на работе. Не мешай мне работать.
Франтишек был взбешен:
— Посмей мне только что-нибудь сказать!
— У тебя нет никакого права!
— Это у тебя не было никакого права!
Ружена вбежала в здание, Франтишек — за ней.
13
Якуб был счастлив, что все уже позади и ему остается последнее: проститься со Шкретой. Он медленно пошел от курортного здания к дому Маркса.
Издали навстречу ему по широкой аллее шла пани учительница, а за ней ребятишек двадцать из детского сада. У пани учительницы в руке был длинный красный шнур, и все дети, следовавшие за ней гуськом, держались за него. Дети шли медленно, и учительница, указывая на кусты и деревья, перечисляла их названия. Якуб остановился, он плохо разбирался в естествознании и всякий раз забывал, что клен называется кленом, а граб — грабом.
— Это липа, — указала учительница на пожелтевшее раскидистое дерево.
Якуб оглядел детей. Все они были в синих курточках и красных шапочках и выглядели родными братьями. Он присмотрелся к их лицам, и ему показалось, что не только одеждой, но и лицами они похожи друг на друга. По крайней мере у семерых из них он обнаружил приметно большие носы и широкие губы. Они были похожи на доктора Шкрету.
Он вспомнил носатого ребенка хозяев трактира. Неужто евгеническая мечта Шкреты была не только игрой фантазии? Неужто в этом крае и вправду родятся дети великого отца Шкреты?
Якубу стало смешно. Все эти дети выглядят одинаково, потому что все дети на свете похожи друг на друга. Но потом снова мелькнула мысль: а что, если доктор Шкрета и вправду осуществляет свой удивительный проект? И почему не могут осуществляться удивительные проекты?
— А там что, дети?
— Береза! — ответил маленький Шкрета; да, это был вылитый Шкрета; у него был не только большой нос, но и очечки, и носовой выговор, делающий речь друга Якуба столь трогательно смешной.
— Молодец, Ольдржих! — сказала учительница.
Якубу представилось, что через десять, двадцать лет эту страну будут населять тысячи Шкрет. И вновь его охватило странное чувство, что он жил в своем отечестве и не знал, что в нем творится. Жил, как говорится, в эпицентре всех свершений. Переживал каждое актуальное событие. Вмешивался в политику, едва не лишился из-за нее жизни, и пусть потом был вышвырнут в никуда, все равно не переставал мучиться ее проблемами.
Он всегда считал, что слушает сердце, стучащее в груди страны. Но кто знает, что он, собственно, слышал! Сердце ли это было? Не был ли это старый будильник, что отсчитывал совершенно ложное время? Не являлись ли все эти политические схватки лишь блуждающими огоньками, призванными отвлечь его от того, что было действительно важным?
Учительница повела детей дальше по широкой аллее парка, а Якуб чувствовал, как образ красивой женщины все больше овладевает им. Воспоминание об этой красавице вновь и вновь рождало в нем неотвязный вопрос: а что, если он жил совсем в ином мире, чем полагал? Что, если он видел все в превратном свете? Что, если красота значит больше, чем правда, и что, если в самом деле ангел принес два дня назад Бертлефу георгин?
— А там что? — услышал он голос учительницы.
И маленький очкарик Шкрета ответил:
— Клен.
14
Ружена, вбегая по лестнице, старалась не оглядываться. Она захлопнула за собой дверь своего отделения и сразу же пошла в раздевалку. Надела на голое тело халат курортной сестры и облегченно вздохнула. Стычка с Франтишеком растревожила ее, но при этом странным образом и успокоила. Она чувствовала, что теперь они оба, и Франтишек и Клима, чужие ей и далекие.
Она вышла из кабины в зал, где на кушетках вдоль стен лежали после купания женщины.
За столиком у двери сидела тридцатипятилетняя.
— Ну что, разрешили? — холодно спросила она.
— Да. Спасибо тебе, — сказала Ружена, уже подавая новой пациентке ключ и большую простыню.
Как только тридцатипятилетняя отошла, приоткрылась дверь, и протиснулась голова Франтишека.
— Неправда, что это только твое дело. Это нас обоих касается. Мое решение тоже важно!
— Прошу тебя, сгинь! — зашипела она. — Это женское отделение, мужчинам здесь делать нечего! Уходи сию же минуту, не то я прикажу тебя вывести!
