Что же происходит в этом случае? Здесь «несмотря на» – совсем не деепричастие, а… союз! Чтобы стало понятнее, выделим основы этих предложений: «Несмотря на то что ОТЕЦ НЕ ВИДЕЛ Катю, ОН ЗНАЛ, что она вертится». (А вот во первом предложении основа всего одна – «отец знал», а деепричастие, как это ему и положено, образует деепричастный оборот.)
Теперь «не» снова превращается из частицы в приставку и пишется слитно. Как понять, что мы имеем дело именно с союзом? «Несмотря на то что» можно заменить другими союзами «хотя» или «вопреки тому что». И тогда «не» пишется слитно. И, кстати, в некоторых случаях можно ставить две запятые: одну перед «что», а другую – в конце той части предложения, которая включает в себя союз. (Подробнее см. «Союзы – «крупицы смысла».)
А вот, например, в предложении: «Несмотря на дождь, мы пошли провожать друзей». Здесь «несмотря на» выступает в роли… предлога. И снова мы легко заменяем его словом «хотя». И потому пишем «не» слитно. И ставим запятую – на этот раз одну.
Есть у предлога «несмотря на» и «старший братик» – предлог «невзирая на» (а у союза «несмотря на то что» – союз «невзирая на то что»). Он образован от старинного глагола «взирать». Согласно словарю Даля:
ВЗИРА́ТЬ или воззира́ть и воззрева́ть, воззре́ть на что, смотреть, глядеть, устремлять взор; подымать глаза кверху, глядеть в вышину, обращать внимание, брать в рассуждение.
В этом случае не ошибиться в правописании проще, потому что в повседневной речи мы практически не употребляем слово «взирать» как глагол или деепричастие.
К сожалению, это только одна из хитростей «не». На самом деле у нее их припасено еще много! Поэт был прав: «не» – не только упрямая, но еще и коварная частица. Или приставка. И при этом насколько трудно без нее обойтись!
Заметка 14
«Два знака в вашем букваре, теперь не в моде твердый…»
Если бы вы каким-то чудом оказались в XIX веке, то, посмотрев на уличные вывески, наверняка бы заметили кое-что странное. Надписи вроде бы сделаны на русском языке, но слова пишутся совсем не так, как в наши дни. Например:
Складъ мануфактурныхъ товаровъ
Чай, сахаръ, кофе
Торговый домъ братьевъ Альшвангъ
Ресторанъ «Посадъ»
«Зачем столько твердых знаков?» – спросили бы вы себя.
Такой же вопрос задают школьники в стихотворении Самуила Яковлевича Маршака «Быль-небылица». Старик, которого они встретили в парке, рассказывает ребятам, как торговали в старой Москве, и, в частности, о некоем купце Багрове.
Купец Багров имел затон
И рыбные заводы.
Гонял до Астрахани он
По Волге пароходы…
… На белых ведрах вдоль бортов,
На каждой их семерке,
Была фамилия «Багров» —
По букве на ведерке.
– Тут что-то, дедушка, не так:
Нет буквы для седьмого!
– А вы забыли твердый знак! —
Сказал старик сурово. —
Два знака в вашем букваре.
Теперь не в моде твердый,
А был в ходу он при царе,
И у Багрова на ведре
Он красовался гордо.
У твердого знака было даже «имя собственное» – «ер». В словаре Даля читаем:
«ЕР м. (ъ), тридцатая буква в церковной азбуке, двадцать седьмая в русской; некогда полугласная, ныне твердый знак, тупая или безгласная буква». (Мягкий знак в то время назывался «ерь», а буква «ы» – «еры».)
Зачем же были нужны твердые знаки, которые сейчас нам кажутся лишними?
До 1918 года, по правилам, «ъ» следовало писать:
– на конце слов мужского рода после согласных (то есть всегда, кроме тех случаев, когда слово заканчивалось гласной, мягким знаком или буквой «й»);
– в некоторых словах-исключениях (обезъяна, съэкономить, разъикаться, двухъаршинный и т. п.);
– в качестве разделительного знака между согласным и гласным на границе приставки и корня.
* * *
Откуда взялись эти правила?
Они очень древние. В древнерусском языке твердый и мягкий знаки означали… гласные звуки. Как они произносились – точно не известно, поскольку последний делавший это человек умер задолго до изобретения магнитофона. Однако филологи полагают: это было что-то вроде невнятного «о» («ъ») и еще более невнятного «е» («ь»). При этом существовало правило, согласно которому слог может заканчиваться только на гласную. Например, слово «свиток» в древности писалось как «съвитъкъ» (попробуйте его произнести).
Нам хорошо известно, что звук «о» делает стоящие перед ним согласные твердыми. И когда людям стало лень произносить «ъ», они решили сохранить его в письме, дабы сразу было понятно, что имеется в виду. Например: «Здесь мелъ» или «Здесь мель», «Вот молъ» или «Вот моль».
* * *
Но потом этот «пережиток старины» стал сердить многих русских писателей. Им казалось, что в указании на твердость согласных звуков нет никакой нужды. Ведь каждому понятно: если нет никакого признака того, что звук на конце слова мягкий, значит, произносить его нужно твердо.
Лев Васильевич Успенский в своей книге «Слово о словах» воспроизводит гневные пассажи Ломоносова в адрес твердого знака: «Немой место занял, подобно, как пятое колесо!»
Далее писатель приводит цифры: в дореволюционном издании романа Льва Толстого «Война и мир» насчитывалось 2080 страниц. На каждую из них приходилось в среднем по 1620 букв, из которых 54–55 – твердые знаки. То есть во всем тексте последних набралось 115 тысяч, и они обозначали то, что всем и так было прекрасно известно: если после согласных в конце слова не стоит мягкий знак, значит, они твердые. Этими «ъ» можно было бы заполнить более 70 страниц книги. Успенский называет их тысячами «никчемных бездельников, которые ровно ничему не помогают. И даже мешают».
«Но ведь книги не выпускаются в свет поодиночке, как рукописи, – пишет далее он. – То издание, которое я читаю, вышло из типографии в количестве трех тысяч штук. И в каждом его экземпляре имелось – хочешь или не хочешь! – по 70 страниц, занятых одними, никому не нужными, ровно ничего не означающими, “твердыми знаками”. Двести десять тысяч драгоценных книжных страниц, занятых бессмысленной чепухой! Это ли не ужас? Конечно, ужас! Из 210 тысяч страниц можно было бы сделать 210 книг, таких как многие любимые вами, – по тысяче страниц каждая. “Малахитовая шкатулка” напечатана на меньшем числе страниц. “Таинственный остров” занимает 780 таких страничек. Значит, 270 “Таинственных островов” погубил, съел, пожрал одним глотком твердый знак!» И называет твердый знак «самой дорогой буквой в мире».
Желание избавиться от ненужных знаков стало особенно острым на рубеже XIX и XX веков. Среди сторонников изменения орфографии были многие известные лингвисты. В 1904 году при Отделении русского языка и словесности Академии наук была создана Орфографическая комиссия, перед которой и была поставлена задача упростить русскую письменность – прежде всего для того, чтобы школьникам было легче изучать ее. В комиссию вошли самые известные ученые-языковеды тогдашней России. А возглавил ее выдающийся русский языковед Филипп Федорович Фортунатов.
