С катахрезой связана лексико-синтаксическая контаминация, когда ассоциативное взаимодействие двух языковых единиц, выражений приводит к их смешению и образованию из них третьей, неправильной: увеличился уровень безработицы (смешение выражений «увеличился объем» и «возрос уровень», уровень же увеличиться не может); это не играет значения (смешение «не имеет значения» и «не играет роли»).
Катахрезы-ошибки допущены также в высказываниях: нужно искать более оптимальное решение; бойцы приняли первое боевое крещение (два раза креститься не положено); не будем даром терять (тратить) время; он любит бананы, а я, наоборот, апельсины.
Но катахреза может использоваться и как стилистический прием, как фигура речи: «Идет, гудет зеленый шум» (Н. Некрасов) – с чисто логической стороны, шум не может быть зеленым; «В электрических снах наяву» (А. Блок) – сон наяву воспринимается как смысловое противоречие. В каких-то случаях катахреза уже не осознается ошибкой речи: грелка со льдом и т. п.
О катахрезе как о литературном приеме пишет «Словарь литературных терминов»:
КАТАХРЕЗА или катахрезис (греч. Κατάχρησις, злоупотребление) – стилистический термин, обозначающий такое сочетание слов, в котором их прямой смысл образует логическую несогласованность. Поэтому говорить о катахрезе можно лишь в тех случаях, когда в слове, употребляемом в переносном смысле, еще ощущается его прямой смысл. Так, выражения обыденной речи: «красные чернила», «подошва горы» не воспринимаются как катахреза, хотя черное не может быть красным, а гору нельзя подшить; но известная загадка про смородину – «Она красная? Нет, она черная. Почему ж она желтая? Потому что зеленая» – основана на эффекте катахрезы. Не осознанная говорящим, но ощутимая слушателями, катахреза является несомненным дефектом в речи. Также и в литературном стиле такого рода катахреза может вызвать не предусмотренное автором комическое впечатление, как, напр., у Толстого в «Войне и мире»: «С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман-Толстой». О закономерных случаях применения катахрезы в поэтической речи см. в статье Метафора.
И наконец, итог подводит «Словарь иностранных слов», который «отвечает» за все заимствованные слова в русском языке и следит за тем, чтобы их употребляли грамотно и к месту:
КАТАХРЕЗА
[гр. katachresis – злоупотребление] – филол. переносное значение, созданное на принципе отдаленных ассоциаций, своего рода синестезии, которую нельзя принимать дословно, ибо она нелогична (напр., «зуб времени», «острые слова»). К. может быть речевой ошибкой или приемом поэтического стиля [напр., «румяный взор свой оскорбляет» (Г. Р. Державин)].
* * *
Где можно встретить катахрезу?
Прежде всего – в спонтанной устной речи. То есть в тех разговорах, которые мы ведем каждый день на улице, дома и в магазинах. (Пожалуй, только в официальных учреждениях наша речь становится формализованной и «тусклой». Но тут уж ничего не поделаешь – положение обязывает.)
Некоторые из «спонтанных катахрез» являются просто оговорками. Так, например, описывая туалет героини одного фильма, женщина восхищенно говорит: «На ней был такой шелковый будуар!» Ясно, что она перепутала «будуар» и «пеньюар». Но получилось забавно.
Подобными «невольными катахрезами» прославился Оська – младший брат Льва Кассиля. В своей автобиографической повести «Кондуит и Швамбрания» Лев Абрамович так описывает «речевые подвиги» Оськи:
Оська был удивительным путаником. Он преждевременно научился читать и четырех лет запоминал все что угодно, от вывесок до медицинской энциклопедии. Все прочитанное он запоминал, но от этого в голове его царил кавардак: непонятные и новые слова невероятно перекувыркивались. Когда Оська говорил, все покатывались со смеху. Он путал помидоры с пирамидами. Вместо «летописцы» он говорил «пистолетцы». Под выражением «сиволапый мужик» он разумел велосипедиста и говорил не сиволапый, а «велосипый мужчина». Однажды, прося маму намазать ему бутерброд, он сказал:
– Мама, намажь мне брамапутер…
– Боже мой, – сказала мама, – это какой-то вундеркинд!
Через день Оська сказал:
– Мама! А в конторе тоже есть вундеркинд: на нем стукают и печатают.
Он перепутал «вундеркинд» и «ундервуд».
«Ундервуд» – марка пишущей машинки. Именно на такой я когда-то печатала свои первые рассказы.
А что же Оська? Он вырос и стал журналистом, писателем и литературным критиком. Но конец его истории был трагическим: Иосиф Абрамович Кассиль был арестован в 1937 году и в 1938-м расстрелян.
* * *
Но даже в устной речи катахреза может быть не только оговоркой. Одна из воспитанниц Смольного института вспоминает, что, когда в их класс приходила новенькая, «особым шиком» считалось огорошить ее каким-нибудь неожиданным вопросом типа: «У вас дома была медная география?» или «Вы ели на обед жареную грамматику?» Никакого смысла в этих вопросах не было, но удивление и смущение новой девочки служили лучшей наградой озорницам.
А есть «семейные катахрезы», почти как семейные реликвии. Посторонние люди о них редко знают, поскольку, как правило, подобные выражения берегут для своих и стесняются произносить при чужих. Но известно, например, что в семье Льва Николаевича Толстого маленького тезку великого писателя, Льва Львовича, звали «Сюська под соусом», «потому что он сюсюкал и как-то облил себя соусом». А прозвище одной из горничных было «собачья гувернантка». Вот как объясняет его в своих мемуарах Татьяна Толстая-Сухотина:
…Еще одно лицо, о котором я должна рассказать, так как оно не только имело большое значение для нас, детей, но и занимало довольно заметное место и в жизни нашей семьи. Это лицо – старуха Агафья Михайловна, бывшая горничная моей прабабки графини Пелагеи Николаевны Толстой, а потом «собачья гувернантка», как ее называли… Когда Агафья Михайловна перешла на дворню, она сначала занялась овцами, а потом перешла на псарку, где и прожила до конца своей жизни, ухаживая за собаками.
Во времена моего детства и отрочества в Советском Союзе ходила такая шутка. При встрече один приятель говорил другому: «Я вас категорически приветствую!» А оценивая какую-то вещь или явление, иногда заявляли, что это «типичное не то» или что кто-то кого-то понял «с точностью до наоборот». Эти фразы пародировали «суконный язык» газетных статей, в которых «категорически осуждали», к примеру, «пережитки прошлого» и клеймили «типичных мещан» или хвалили передовиков производства, которые изготавливали детали, подходившие друг к другу «с точностью до миллиметра». Поэт и писатель Борис Тимофеев в своей книге «Правильно ли мы говорим?», вышедшей в 1963 году, ругал подобных «остряков-хохмачей», «которые изощряются в “выдаче” так называемых “хохм”». И тут же (совершенно справедливо) замечал: само слово «хохма» «происходит от древнееврейского слова “хохом”, что означает “умный”, “мудрый”». И даже не задумывался при этом, что, вероятно, в тех «хохмах», на которые он ополчился, была своя крупица мудрости. Возможно, люди, «коверкавшие» язык подобным образом, пусть и неосознанно, протестовали против официозной заштампованной речи, которая на самом деле не значила ничего.
