Однажды катахреза родилась на моих глазах. Один знакомый хотел пожаловаться: «Я готов потратить все деньги и уйти в неизвестность». Но он ошибся – то ли случайно, то ли намеренно – и произнес: «уйти в неизбежность». Оговорка получилась забавная и со смыслом: ведь растрата денег обязательно влечет за собой последствия.
* * *
Но когда катахрезу использует писатель, она помогает ему создать яркий, запоминающийся образ. Возьмем хотя бы пример, цитируемый словарями, – «зеленый шум». Почему шум зеленый? Потому что это шумят молодые листья. И не просто шумят! У Некрасова шум «идет-гудет» – шелест листвы движется вслед за ветром, и листья гудят под его порывами. И далее поэт рисует целую картину. И не только рисует, но наполняет ее звуками:
Играючи, расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнет кусты ольховые,
Подымет пыль цветочную,
Как облако, – всё зелено,
И воздух, и вода!
…
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят;
Пригреты теплым солнышком,
Шумят повеселелые
Сосновые леса;
А рядом новой зеленью
Лепечут песню новую
И липа бледнолистая,
И белая березонька
С зеленою косой!
Шумит тростинка малая,
Шумит высокий клен…
Шумят они по-новому,
По-новому, весеннему…
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
Стихотворение (а в нем есть не только описание весенней природы, но и сюжет, и жизненный урок) просто чудесное. И то, что народная речь, «выхватив» из стихов этот «зеленый шум», сделала его самостоятельным выражением, – лучшее доказательство того, что катахреза в этом случае стала не «злоупотреблением», а удачей.
* * *
Еще одна, пожалуй, самая известная, катхреза – «сапоги всмятку» – встречается в романе Гоголя «Мертвые души». Губернское общество было озадачено тем, что Чичиков скупает души умерших крестьян, чего раньше не делал никто:
Что ж за притча, в самом деле, что за притча эти мертвые души? Логики нет никакой в мертвых душах, как же покупать мертвые души? Где ж дурак такой возьмется? И на какие слепые деньги станет он покупать их? И на какой конец, к какому делу можно приткнуть эти мертвые души? И зачем вмешалась сюда губернаторская дочка? Если же он хотел увезти ее, так зачем для этого покупать мертвые души? Если же покупать мертвые души, так зачем увозить губернаторскую дочку? Подарить, что ли, он хотел ей эти мертвые души? Что ж за вздор, в самом деле, разнесли по городу? Что ж за направленье такое, что не успеешь поворотиться, а тут уж и выпустят историю, и хоть бы какой-нибудь смысл был… Однако ж разнесли, стало быть, была же какая-нибудь причина? Какая же причина в мертвых душах? Даже и причины нет. Это, выходит, просто: Андроны едут, чепуха, белиберда, сапоги всмятку! Это просто чорт побери!
Здесь «сапоги всмятку» служат заменой слов «нелепица», «абсурд». Но насколько выбранная Гоголем катахреза выразительнее этих синонимов, достаточно ярких и самих по себе!
А что это за андроны и куда они едут? Об этом в книге «История слов» написал один из самых замечательных русских языковедов XX века академик В. В. Виноградов. История оказалась довольно запутанной, но ему удалось обнаружить следы не одного «андрона», а двух. В словаре Даля читаем:
Андрон м. шест, жердь; // совок, плица, черпак, напр. на свеклосахарных заводах. Подпускать андрона ряз. врать, лгать, хвастать. Андроны едут тул. говорится, коли кто некстати важничает и дуется. Андроны толстогубые, то же. // В Камч. андроны, ожоги, две палки, замест кочерги и щипцов, для ухода за очагом в юрте, кибитке; ими выносятся головни, когда юрта кутается.
Итак «подпускать андрона» значит «врать, лгать» (возможно, люди, придумавшие это выражение, имели в виду, что язык вруна без устали движется, как черпак в чане). В польском языке есть слово androny, означающее «болтовня, сказка, вздор».
Одновременно существует диалектное слово «андрон» – «одноколка с жердями, которые сзади тащатся, для возки снопов или сена». Вероятно, от «наложения» этих двух понятий и возникло выражение «андроны едут». Мориц Ильич Михельсон в своей книге «Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии», вышедшей в 1902 году, пишет: «Андроны едут говорится, когда хвастун несет чушь… некстати важничает и трещит о себе; намек на с треском едущие андроны – повозку с жердями, которые тащатся концами по земле».
Виноградов приводит цитаты из русской классики, в которых встречается этот фразеологизм:
у Д. Н. Мамина-Сибиряка в романе «Горное гнездо»: «А Раиса Павловна что-нибудь устроит, – говорил кто-то. – Дайте срок, только бы ей увидаться с Прейном. – Ну, это еще Андроны едут, – сомневался Майзель»;
у А. И. Левитова в рассказе «Сладкое житье»: «– Ш-што? – Ничего! Мимо, примером, андроны с позвонками проехали, за язык колесом зацепили. Вот што»;
у М. Горького в статье о Н. Е. Каронине-Петропавловском: «Я видел у него книги Спенсера, Вундта, Гартмана в изложении Козлова и “О свободе воли” Шопенгауэра; придя к нему на другой день, я и начал с того, что попросил дать мне одну из этих книг, которая “попроще”. В ответ мне он сделал комически дикое лицо, растрепал себе бороду и сказал: “Поехали Андроны на немазаных колесах!” А потом стал отечески убеждать: “Ну зачем вам? Это после, на досуге почитаете”».
Вероятно, это выражение забылось с исчезновением лошадей и различного рода телег, повозок и экипажей. Можно ли считать его катахрезой, решайте сами.
Кстати, вы помните, зачем Чичикову были нужны эти мертвые души? Он задумал финансовую аферу, да такую хитрую, что мог бы переплюнуть самого Остапа Бендера. За подробностями отсылаю вас к роману.
* * *
Удачные катахрезы можно встретить в текстах Достоевского. Например, в романе «Идиот» во время одной из бурных сцен Настасья Филипповна восклицает, обращаясь к своему «жениху» Гане Иволгину: «Что это у вас такое опрокинутое лицо?» Она могла бы сказать «удивленное», или «потрясенное», или «перекошенное», но слово «опрокинутое», конечно же, гораздо лучше рисует ту бурю чувств, которую испытывает Ганя.
А другой персонаж оттуда же, о котором сам автор отзывается как об «очень неприятном и сальном шуте, с претензиями на веселость и выпивающем», огорошил бедного князя Мышкина вопросом: «Разве можно жить с фамилией Фердыщенко? А?» Казалось бы, почему же нельзя? «Князь Лев Мышкин» – тоже звучит достаточно смешно, но это совсем не мешает князю жить. Но мы понимаем, что Фердыщенко спрашивает совсем не об этом, а о том, как жить, когда над тобой все смеются и ни в грош тебя не ставят и ты сам кажешься себе смешными и никчемным. И, возможно, ответ князя: «Отчего же нет?» – относится именно к этому потаенному, невысказанному вопросу.
* * *
Разумеется, много замечательных катахрез подарили нам поэты Серебряного века, обожавшие играть со словами.
