— Идем в штатском, вооружены, без отличительных знаков, — пояснил Ломакин, — значит, мы повстанцы, местные, кто еще…
— Снайперы-одиночки бродят по городу… — прошептал Пшиговский. — Здесь много фольксдойче — тех, кто за нацистов горой, много тех, кто ненавидит поляков — есть азербайджанские батальоны СС, украинцы с Галичины — эти вообще не могут равнодушно пройти мимо поляка… Есть мерзавцы из РОНА Бронислава Каминского, батальон «Дирлевангер», куда набирают всякую мразь, там до хрена фанатиков, которым нужно постоянно убивать… Святая Дева Мария, что нам делать с паном Зарембой, товарищ офицер? Мы не можем его здесь бросить…
— Однако придется это сделать, — вздохнул Ломакин. — Нам негде его похоронить, и с собой брать нельзя. Пан Заремба нас простит… Все, товарищи, за мной, уходим…
Продолжались перебежки по ночному городу. Они обходили шумные места, крались дворами, обогнули Готлибский сквер, пропитанный сладковатым удушливым запахом. Мрачные тени скользили навстречу — из района, над которым зависло багровое зарево. Это были горожане, сумевшие выбраться из заблокированных районов. Там зверствовали каратели. Пожилые люди волокли тяжелые чемоданы, плакали дети, брели, ссутулившись, женщины в платочках и каких-то странных беретах.
— Панове, панове… — бормотала худая, как штык, особа, обливаясь слезами, и тянула к мужчинам руки. Кинулась к Пшиговскому, каким-то странным образом опознав в нем соотечественника, что-то говорила, проглатывая слова.
Пшиговский догнал группу, когда они свернули за угол барака. Под ногами хрустели стекла, пахло гарью.
— Они из местечка Топель бегут, товарищ капитан… Это в трех кварталах, туда, — махнул он рукой. — Нам как раз через этот район нужно пройти… Раненых бойцов из отряда полковника Прилепского туда привезли — там больница сохранилась… Карателям кто-то сдал, окружили квартал, и давай жечь дома и расстреливать людей. Никого не щадили, ни женщин, ни стариков… В больницу ворвались, в раненых стреляли — еще и состязание устроили, сволочи, кто больше за минуту настреляет… Вырвались несколько десятков гражданских, их наши парни прикрыли, но все, наверное, погибли… Это «Дирлевангер», зондерполк СС, там отъявленные сволочи служат — и не только немцы, но и русские, украинцы, белорусы… Нужно сворачивать, пан офицер, обойти кварталы — потеряем полчаса, ничего страшного, зато целыми будем. Эти знают, что часть населения вырвалась, кинутся вдогонку…
— Идем как шли, — скрипнул зубами Ломакин. — Так мы потеряем всю ночь, а уже не за горами рассвет… Замятин — в головной дозор, бегом марш! Не прошляпим мы ваших карателей, пан Пшиговский…
И снова смутные тени скользили по дворам и закоулкам. В этом старом районе, откуда жителей выдавили, похоже, давно, строения теснились как грибы. Большинство — разрушено, остальные заброшены. Дома невысокие, в два-три этажа, без архитектурных излишеств. Бойцы пробежали мимо вытянутого строения с выбитыми окнами. В здании недавно был крупный пожар. Сгорели все деревянные конструкции, но сохранился кирпичный первый этаж. Впрочем, не везде, в стенах зияли проломы. Часть стены была полностью снесена, под ней чернела воронка от снаряда. В этом месте группу Ломакина и поджидала крупная неприятность. Из-за угла вывалился Замятин и зашипел, подбегая:
— Товарищ капитан, засада, каратели цепью идут… Молча идут, суки, много их… Давайте сюда… — потянул он Ломакина к воронке у стены.
Они сползали, царапая кожу, скатывались в яму. Это был подвал, где все перемешалось — обломки досок, кирпичи, склеенные задубевшим раствором. Теперь это был подвал «открытого типа» — над головой отсутствовала крыша, гигантскую дыру обрамляли торчащие обломки кровельной конструкции. Порывистый ветер разогнал облака, и в дыру словно лампочка светила луна, озаряя яму мерцающим светом. Бойцы замерли в неловких позах, затаили дыхание. Яростно колотились сердца под поношенными пиджаками. Замятин медленно приподнял автомат, собираясь передернуть затвор, на него шикнул Ломакин: с ума сошел? Скрипели камни под ногами — каратели шли цепью с обеих сторон. Бренчала амуниция, сиплое дыхание вырывалось из глоток. Долетали обрывки фраз. Ломакин прислушался — а ведь по-русски говорили! Произношение южное, с Украины эти люди или с юга РСФСР — в принципе, совсем не важно!
— Федюха, мать твою, чего толкаешься? Двигай давай, пострел, чтоб тебя! Чего ты там завис?
— Смотри, какая дыра, Семеныч, — отвечал молодой голос. — А если там сховался кто? Крыся какая-нибудь со своими крысятами? Эти твари шляхские ведь во все щели лезут, везде норовят спрятаться — откуда мы их только не вытаскивали…
Прогремела очередь. С края ямы посыпалась земля с щепками. Ломакин, пытаясь сохранять выдержку, закрыл глаза — хотя велик был соблазн сделать хоть что-то!
— Гранату брось, Федяня, — посоветовал старший голос, — тогда спокойнее станет на душе.
Капитана Ломакина бросило в жар. Скрипнул зубами Ложкин, напрягся — паренек уже изготовился куда-то катиться, в кого-то стрелять…
— Жалко гранату, — поразмыслив, сообщил молодой.
— Жалко — не бросай, — рассудительно изрек Семеныч. — Все равно там нет никого, ну, убьешь пару крысят — их что, меньше станет? А граната может пригодиться в умном деле. Сам прикинь, младой, граната нужна, а у тебя ее нет ни хрена, и что тогда, подыхать ни за хрен собачий?
— Какой ты умный, Семеныч, — похвалил молодой пособник фашистов и сплюнул: — Ладно, живите, крысята… — и цепь проследовала мимо.
— Ну все, вылазим из этой сортирной ямы, — процедил Ломакин. — Прошли, больше не вернутся…
Но это оказалась лишь первая цепь — черновая зачистка! Едва члены группы стали выбираться из этой «братской могилы», как раздались возбужденные крики! Вторая волна карателей шла за первой! «Стоять!» — кричали по-русски. «Хальт!» — вопили по-немецки. Приближалась шеренга солдат в темной униформе — все вооружены до зубов. Непростительная ошибка! Пан Пшиговский охнул и задом пополз обратно. Солдат было много, ужасающе много! Откуда они взялись? Да еще проклятая луна нарисовалась — не сотрешь!
«Не стрелять!» — прохрипел Ломакин. Пока еще сохранялся бледный шанс обмануть карателей. Но Замятин с Ложкиным уже ударили из автоматов — с дикими воплями, с всепобеждающим русским матом! Те дружно разбежались кто куда, а несколько тел остались лежать невнятными бугорками. Ломакин скатился обратно в яму, чувствовал, что сейчас начнется! Почему он так бездарно запустил ситуацию? Что хотел доказать? Бойцы в каком-то хаотическом беспорядке прыгали в яму, заползали как можно дальше под дом. Орущие каратели учинили огненную свистопляску. Пули взрывали землю, топали сапоги. «Попались, суки!» — визжала солдатня. Кто-то швырнул гранату — она взорвалась, не долетев до ямы. Затеялась яростная перебранка — какой придурок кинул, своих же посечет!
— Товарищ капитан, что делать? — спросил, подползая, Замятин. — Взяли нас на арапа, падлы, хана нам… Вы только скажите, товарищ капитан, мы до последнего отбиваться будем…
— Не стрелять… — выдавил Ломакин. — Пока не стрелять… Мне от ваших трупов, сержант, никакого навара…
