Она постаралась поскорей забыть этот неприятный случай. Однако даже в ту пугающую минуту ее поразили черные глаза этого лохматого, небритого, какого-то замурзанного «обличителя». Она не спрашивала о его дальнейшей судьбе у Сергея, ничего не знала о нем до тех пор, пока не столкнулась с ним лицом к лицу на улице Калинина. Но иногда думала: кто она, та женщина, которая заставила его так возненавидеть всех остальных? Что она ему сделала?!
– Прибыли, – сообщил Комаров. – Ты не передумала?
Лиза покачала головой.
– Тогда пошли, – вздохнул Леонтий и открыл дверцу «уазика», который стоял около зеленого забора краевой «дурки».
Хабаровск, 1983 год
«Да пропади оно все пропадом! Ты говоришь, Ванька, чтобы я не пил. А как тут не пить?! Тут не просто выпьешь – тут запьешь! Сроду у меня такого беспокойного покойника не было… Сам патологоанатом чуть в обморок не упал, а он уж всякого навидался. Вскрывают его, значит, а он визжит громче пилы! А у него уже мозг из черепушки вынули! А он визжит и ревет! Говорю, даже у Всеславского нервы сдали! Хватит с меня, уйду, пускай в морг другого сторожа ищут!»
Люсьена снова и снова воскрешала в памяти эти слова, ужасаясь им, восторгаясь ими, упиваясь каждым из них, словно хмельным напитком. Да, отец и после смерти был способен повергнуть в ужас кого угодно! И этот ужас был таков, что запечатлелся даже в памяти постороннего человека, Сергея Сергеева, который не мог забыть жутких детских впечатлений.
Отец! Люсьена любила его мертвым даже больше, чем живого. Ныне он был близок ей как никогда. Теперь она знала, что не ошиблась там, около кабинета учебных пособий! Ах, как ей хотелось как можно скорей, немедленно раздобыть то, что она там увидела! Ведь это была кисть левой руки ее отца!
Глупцы и слепцы, называемые обычными людьми, конечно, считали, что это только какая-то там кость, но для Люсьены это был артефакт огромного значения, который она хотела раздобыть во что бы то ни стало! Она готова была отдать этому все свои силы, даже рискуя лишиться многих из них, потому что понимала, какие новые возможности могут открыться для нее, заполучи она в свои руки эту бесценную «кость»… Однако присутствие в мединституте Морозова пугало ее. Правда, казалось странным, что он не чувствует опасности, которая таится в этом кабинете. Или Александр Морозов не так уж страшен Люсьене Абрамец, как ей показалось при первой встрече? Хотя, возможно, проникающая, устрашающая сила руки усиливается только в присутствии человека, с которой у этой руки связь на уровне ДНК, то есть в присутствии Люсьены? Это было вероятнее всего, поэтому она решила раздобыть артефакт, когда будет уверена в своей безопасности.
Однако что стало с остальными частями тела отца? На какие учебные пособия они пошли? Где находятся теперь? Ах, если бы удалось добраться до его черепа! Тогда способности Люсьены стали бы и в самом деле безграничными. То же произошло бы, если бы она смогла добраться до его сердца или мозга, пусть даже заспиртованных. Но их в кабинете учебных пособий не было – Люсьена видела только руку своего отца.
Как узнать, где они находятся? Люсьена знала как. Пробраться в воспоминания патологоанатома, как его там… Всеславского!
Она начала расспрашивать Сергеева. Он был уже так выдрессирован Люсьеной, что вопрос «почему ты меня спрашиваешь?» ему даже в голову не мог прийти. Он стал наркоманом плотских наслаждений, он был зависим от Люсьены духовно и физически, но также и интеллектуально, ибо когда она допускала его в свои замыслы… О, совсем чуть-чуть, слегка, позволив заглянуть в них, так сказать, в щелку, одним глазком, Сергеев приходил в неистовый восторг. Известие о том, что Люсьена собирается отомстить за него (как бы не так, за него!) ненавистному Морозову, приводила Сергеева в восторг. Он даже не задавался вопросом, за что следует мстить его бывшему научному руководителю и предмету преклонения. Морозов не сказал ему ни одного слова упрека за то выступление на конференции. Мысль, что Морозов оклеветал его перед всем институтом, была внушена ему Люсьеной в первую же их ночь. Ей не было бы толку от Сергеева, который находился бы под одновременным влиянием ее и Морозова! Сергеев был нужен ей весь, от мыслей и сердца до тела. Однако его молодая, неутомимая, да еще и постоянно взбадриваемая ею плоть разожгла, сделала Люсьену ненасытной, и она все чаще думала о том, что ей нужен был бы кто-то еще – еще один мужчина, не столь покорный ее внушениям, как Сергеев, который, кажется, безропотно стерпел бы, если бы она на его глазах отдавалась хоть целой роте солдат, лишь бы и он участвовал в этой неутомимой любовной схватке. Нет, Люсьене нужен был другой мужчина – враз покорный и строптивый, который, по ее воле, мог бы соучаствовать в сексе с ней и Сергеевым, а получив свободу, бешено ревновал бы, дрался бы за нее, а может быть, избил бы ее. Эта женщина, страстно стремившаяся к абсолютной власти над людьми, была бы не прочь рабски подчиняться какому-нибудь мужчине, даже пресмыкаться перед ним… Разумеется, если бы могла через минуту возобладать над ним и швырнуть к своим ногам.
А может быть, она обходилась бы с ним почтительней, если бы ей удалось от него забеременеть. Вернее, если бы ей захотелось родить от него ребенка.
Когда-то ей приходилось читать о культе Великой Матери-Богини, которого придерживались жители некоторых городов Древней Эллады – в частности Элевсина. В этом городе правила женщина-царица, а в мужья она брала мужчину, который первым в такой-то день или час входил в город. Он наслаждался счастьем «засевать поле» (так называлась возможность совокупляться с царицей) целый год, он не знал ни в чем отказа и укора, но через год должен был драться за свою жизнь с новым пришельцем… И, как правило, погибал, так и не узнав, удалось ли ему засеять пресловутое поле, будет ли жатва, то есть останется ли после него ребенок. Царица сама выбирала, от которого из мужчин она будет рожать!
Эта история очень понравилась Люсьене. Она всегда взирала на своих любовников испытующе: достоин ли он засеять ее поле и увидеть плоды жатвы?.. Но пока такой человек ей не попадался. Приходилось довольствоваться Сергеевым – и как любовником, и как источником информации, ну а насчет отца ее ребенка – это вряд ли.
Однако он не знал никакого Всеславского, краем детской памяти помнил эту фамилию – не более того. Подходы к патологоанатому, кромсавшему тело Павла Меца, надо было искать через сторожа морга, но и тут Люсьену ждала неудача. Спившийся сторож – кошмары, в которых ему являлся орущий от боли и гнева труп, усугубили его состояние! – умер лет пятнадцать тому назад, оставив сына-студента сиротой. Теперь Тополев работал скромным лаборантом, был одинок, замкнут и даже со своим прежним приятелем Сергеевым почти не виделся.
Однако Сергееву было внушено, что он обязательно должен привести Тополева к Люсьене, и тот покорно отправился к бывшему однокласснику – звать его в гости.
Люсьена незаметно – на расстоянии, конечно, глазами Сергеева – следила за ними обоими.
Она с интересом присматривалась к Тополеву. Сразу стало понятно, что это не тот мужчина, которого она жаждет заполучить в свои сети, однако в нем было что-то настораживающее… Что-то особенное! Во внешности его не было ничего типичного для медиума, какими их представляют люди недалекие: непременные черные глаза, черные волосы, отрешенный вид, мертвенная бледность… Впрочем, Тополев был в самом деле бледен – и он побледнел еще больше, когда Сергеев сообщил, что хочет познакомить его с одной интересной женщиной. Сергеев рассказывал о Люсьене в таких выражениях, которые растрогали бы кого угодно, только не ее саму, а ее заставили презрительно усмехнуться: она презирала сентиментальных мужчин.
