Книга В логове львов, страница 30. Автор книги Кен Фоллетт

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «В логове львов»

Cтраница 30

Джейн всерьез опасалась, что русские сделают такую эвакуацию населения своей целенаправленной политикой. Не сумев нанести военное поражение повстанцам, начнут уничтожать общины, в которых обитали партизаны, как поступали американцы во Вьетнаме. Ковровые бомбардировки таких районов, как долина Пяти Львов, превратят их в непригодные для жизни пустоши. Тогда Мохаммед, Захара и Рабия, оставшись без дома и без своей страны, вынужденно вольются в число жителей временных лагерей на чужой земле. А борцы за свободу не способны были сопротивляться такому авиационному блицкригу, не имея никаких средств противовоздушной обороны.

Постепенно начало темнеть. Женщины потянулась обратно в сторону кишлака. Джейн шла рядом с Захарой, лишь отчасти слушая речи подруги, но думая о Шанталь. Ее чувства к ребенку успели пройти через несколько стадий. Сразу после рождения девочки ее переполняли безграничная радость и облегчение, даже триумф и гордость, что она сумела произвести на свет живого и здорового младенца, казавшегося ей образцом совершенства. Когда же первая волна восторга прошла, ею овладела растерянность, близкая к отчаянию. Она не умела ухаживать за детьми, и хотя многие женщины заверяли, что в ней проснутся инстинктивные познания, как это делать, с Джейн ничего подобного не случилось. Младенец пугал ее. Приступы материнской любви никак не хотели наступать. Напротив, она стала страдать от более чем странных снов и фантазий, в которых ее ребенок умирал, упав в реку, попав под осколок бомбы или похищенный посреди ночи снежным барсом. Она не торопилась делиться своими мучительными мыслями с Жан-Пьером, поскольку он мог посчитать, что она попросту свихнулась.

У нее возникали конфликты и с повивальной бабкой Рабией Гуль. Та не рекомендовала кормить новорожденную грудью в первые три дня, потому что из нее выходило якобы нечистое молоко. Джейн, в свою очередь, считала абсурдной идею, будто природа могла заставить женскую грудь вырабатывать нечто вредное для младенца, и не прислушивалась к советам старухи. Рабия также пребывала в убеждении, что ребенка не следует мыть сорок дней после рождения, однако Шанталь мыли каждый день, как поступали бы с любым младенцем на Западе. Затем Джейн однажды застала Рабию за попыткой запихнуть в рот Шанталь смесь масла с сахаром, причем делала она это с кончика своего сморщенного старушечьего пальца. Это уже рассердило Джейн до крайности. Но на следующий день Рабия отправилась принимать другие роды и прислала на помощь вместо себя одну из многих внучек, тринадцатилетнюю Фару. С ней все стало значительно проще. Фара не претендовала на особые познания в методах ухода за новорожденными и делала только то, о чем ее просили. Платить ей не требовалось. Она работала за пищу, которая в доме Джейн была значительно лучше, чем у родителей Фары, и за саму по себе привилегию научиться хотя бы чему-то, поскольку готовилась выйти замуж, что должно было произойти уже через год-другой. Джейн пришла в голову и еще одна мысль: Рабия могла готовить Фару к тому, чтобы в будущем тоже стать деревенской повитухой, а тогда девушке зачтется опыт помощи женщине с Запада в обращении с ребенком. К тому же эта женщина сама обладала навыками медсестры.

С уходом от них Рабии гораздо больше внимания Шанталь стал уделять Жан-Пьер. Он умел обращаться с девочкой нежно и уверенно, а к Джейн относился и покровительственно, и любовно. Именно он достаточно твердо настоял, чтобы Шанталь начали давать кипяченое козье молоко, когда она просыпалась посреди ночи. Из своего медицинского оборудования он сумел изготовить импровизированную бутылочку для кормления, а потому вставать к ней ночью мог сам. Конечно, Джейн неизменно просыпалась, стоило Шанталь заплакать, и она бодрствовала все время, пока Жан-Пьер кормил ее, но так она гораздо меньше утомлялась и постепенно избавилась от жуткого чувства полнейшей усталости, доводившего ее порой до отчаяния и депрессии.

И наконец, пусть даже Джейн по-прежнему слишком волновалась и ей не хватало уверенности в себе, она открыла, что все же наделена достаточным терпением, какого не знала за собой раньше. И хотя оно не заменяло глубоко укоренившихся материнских инстинктов, на проявление которых она одно время надеялась, ей все же удавалось теперь достойно справляться с возникавшими чуть ли не ежедневно мелкими кризисными ситуациями. Но даже сейчас, поняла она, ей было легко оставить Шанталь почти на час, не испытывая за нее никакой тревоги.

Группа женщин дошла до места скопления домиков, образовывавших центр кишлака, и по одной они стали скрываться за глинобитными стенами, окружавшими дворы. Джейн пришлось спугнуть несколько кур и отвести в сторону отбившуюся от стада корову, чтобы попасть к себе домой. Внутри она застала Фару, певшую для Шанталь при свете масляной лампы. Ребенок вел себя активно, широко открыв глазенки, заметно заинтересованный звуками девичьего голоса. Это была колыбельная с очень простым содержанием, но со сложной, типично восточной мелодией. Какая же красивая у меня девочка, подумала Джейн. Вы только гляньте на эти пухлые щечки, на крохотный носик и на голубые до синевы глазки!

Она отправила Фару заваривать чай. Девочку отличала застенчивость, и она не без страха и трепета взялась за работу на иностранцев, но постепенно нервное напряжение спало, и ее изначальное восхищение Джейн перешло в нечто более похожее на преданное обожание своей европейской хозяйки.

Через несколько минут в комнату вошел Жан-Пьер. Его мешковатые хлопчатобумажные брюки и рубашка были грязными и запятнанными кровью, а густую темно-русую шевелюру и почти черную бороду покрывал слой пыли. Он выглядел очень утомленным. Ему пришлось побывать в Хеньдже – кишлаке, расположенном в десяти милях ниже вдоль долины, чтобы оказать помощь людям, выжившим после попадания бомбы. Джейн приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

– Как там обстановка? – спросила она по-французски.

– Скверная. – Он обнял жену, а потом подошел к колыбели и склонился над Шанталь. – Привет, малышка моя! – Жан-Пьер улыбнулся, а Шанталь отозвалась довольным урчанием.

– Что же произошло? – поинтересовалась Джейн.

– Там есть дом, который стоит на некотором удалении от остального кишлака, и потому они решили, что находятся в полной безопасности. Напрасно, – сказал Жан-Пьер. – А потом доставили нескольких партизан, раненных в перестрелке дальше на юге. Вот почему я так задержался. – Он буквально повалился на кипу подушек. – У нас есть чай?

– Скоро будет готов, – ответила Джейн. – Но что за перестрелка?

Он закрыл глаза.

– Обычное дело. Русские солдаты высадились с вертолетов и заняли деревню по причинам, известным только им. Мирные жители разбежались кто куда. Мужчины затем собрались в единый отряд, дождались подкрепления и принялись обстреливать русских со склонов холмов. Появились убитые с обеих сторон. В итоге у партизан кончились патроны, и им пришлось отступить.

Джейн кивнула. Она испытывала искреннюю жалость к Жан-Пьеру. Поистине угнетающее душу занятие – спасать от смерти жертв совершенно бессмысленного боя. В Банду ни разу не вторгался враг, но Джейн жила в постоянном страхе перед его появлением. Ей снились кошмары, когда она видела себя бегущей изо всех сил с вцепившейся в нее Шанталь, а над головой лопасти вертолетов с шумом резали воздух, пули из автоматов вздымали облачка пыли под ногами.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация