Голову даю на отсечение, что приедут, подумал Жан-Пьер.
И внезапно его осенило, как ему следует в точности поступить. Ведь через восемь дней в кишлаке Дарг сойдутся вместе Масуд, Камиль и Азизи – трое ведущих лидеров Сопротивления.
Об этом необходимо поставить в известность Анатолия.
А уж Анатолий сумеет уничтожить всех разом.
Вот он! Вот тот момент, размышлял Жан-Пьер, которого я дожидался с тех пор, как прибыл в долину. Я буду знать, где в конкретное время будет находиться Масуд – моя главная цель – и еще двое главарей повстанцев.
Но как связаться с Анатолием?
Должна существовать неясная пока ему возможность.
– Настоящая встреча в верхах. Саммит – так ее назвали бы по-английски, – сказал Масуд, и его лицо осветила горделивая улыбка. – Она станет поистине величайшей вехой на пути к подлинному объединению всех сил Сопротивления, не так ли?
Либо ты прав, иронично подумал Жан-Пьер, либо она станет вехой на пути к вашей гибели и полному краху. Он незаметно опустил руку, направил иглу шприца вниз и нажал на поршень, удалив из шприца содержимое. Затем пронаблюдал, как смертоносная жидкость быстро впитывается в покрытую пылью землю. Новый старт? Или же первый шаг к финишу…
* * *
Жан-Пьер ввел Эллису дозу нормального анестетика, извлек пулю, тщательно промыл рану, наложил на нее умелыми руками свежую перевязку, а затем сделал укол антибиотика против возможного нагноения. Пришлось ему заниматься и еще двумя партизанами, которые тоже получили в том бою не слишком серьезные ранения, как та царапина на бедре Эллиса. К этому времени по кишлаку молниеносно распространился слух о приезде врача, и небольшая группа потенциальных пациентов собралась во дворе фермерского дома. Жан-Пьер осмотрел больного бронхитом ребенка, разобрался с тремя случаями мелких инфекций, а закончил приемом муллы, которого вконец замучили глисты. Потом он смог пообедать. После трех часов пополудни уложил свой саквояж и взгромоздился на Мэгги, отправляясь домой.
Эллиса он оставил одного. Американцу было лучше находиться еще несколько дней на одном месте и побольше лежать неподвижно, чтобы рана скорее затянулась. Парадоксальным образом Жан-Пьер желал теперь Эллису скорейшего и полного выздоровления, поскольку его смерть означала бы отмену совещания.
Медленно тащась на своей кляче вверх по долине, он буквально мозги выворачивал наизнанку, продумывая способ снова связаться с Анатолием. Разумеется, он мог попросту развернуться, добраться до Рохи и сдаться там на милость захватчиков. При условии, что его не пристрелят снайперским попаданием издали излишне ретивые солдаты на границе подконтрольной русским территории, он уже очень скоро окажется в обществе Анатолия. Но тогда Джейн наверняка догадается, где и почему он пропал, зачем ему это понадобилось, поделится информацией с Эллисом, а тот обязательно изменит время и место «встречи в верхах».
Он должен суметь отправить Анатолию письмо. Вот только кому можно доверить его доставку?
Через долину постоянно проходили люди, направлявшиеся в Чарикар, город на равнине в шестидесяти или семидесяти милях отсюда, находившийся под контролем русских, или в столицу – Кабул, до которого было около ста миль. В их число входили животноводы или перекупщики, торговавшие маслом и сырами, странствующие торговцы гончарными изделиями и прочей посудой, пастухи, гнавшие на рынки небольшие стада овец, и целые семьи кочевников, занимавшиеся своими, порой совершенно таинственными для всех делами. Любого из них можно было подкупить, чтобы он доставил письмо на почту или даже просто сунул его в руки первому попавшемуся русскому солдату. Путь до Кабула занимал три дня, до Чарикара – два. До Рохи, где тоже обосновались русские, но отсутствовала почта, добирались всего лишь за день. Жан-Пьер пребывал в твердой уверенности, что непременно найдет человека, который возьмет деньги и исполнит поручение. Конечно, неизбежно возникала опасность вскрытия и прочтения письма, а тогда Жан-Пьера разоблачат, подвергнут пыткам и убьют. Ему приходилось готовить себя к такому чрезвычайному риску. Но существовала и другая загвоздка. Получив деньги, доставит ли его избранный человек по назначению? Ему ничто не помешает «потерять» послание где-то по дороге. А Жан-Пьер не сможет ни о чем узнать, если это случится. Весь план представлялся предельно ненадежным.
Добравшись ближе к закату до Банды, он так и не решил стоявшей перед ним проблемы. Джейн снова забралась на крышу дома лавочника, дыша свежим предвечерним воздухом и держа на коленях Шанталь. Жан-Пьер помахал им рукой, потом вошел в дом и поставил саквояж на кафельный прилавок в главном помещении. Только когда он распаковывал сумку и увидел облатку таблеток диаморфина, то понял, что все-таки есть персона, кому он мог доверить письмо для Анатолия.
В сумке он нашел карандаш. В качестве бумаги использовал обертку от упаковки ватных тампонов, вырезав из нее аккуратный прямоугольник – настоящей писчей бумаги в долине было не сыскать. Принялся писать по-французски:
Полковнику Анатолию из КГБ…
Выглядело до странности наивно и даже по-детски, но он не мог сообразить, как начать иначе. Он не знал ни фамилии Анатолия, ни его адреса. А потому продолжил:
Масуд созывает совещание лидеров Сопротивления. Они встретятся через восемь дней, то есть в четверг, 27 августа, в Дарге, соседнем кишлаке к югу от Банды. По всей вероятности, переночуют в мечети, а затем проведут вместе пятницу, на которую приходится один из мусульманских праздников. Конференция организована для проведения переговоров между ними агентом ЦРУ, известным мне под именем Эллис Талер, прибывшим в долину неделю назад.
Это самый благоприятный для нас шанс!
Он проставил дату и подписался: Симплекс.
Конверта у него тоже не было – в последний раз он видел обычный почтовый конверт еще в Европе. Куда же вложить письмо? – раздумывал он. Оглядевшись по сторонам, заметил картонную коробку с пластмассовыми контейнерами для выдачи пациентам наборов нужных им таблеток и пилюль. К ним прилагались самоклеящиеся бумажные полосы для описания вложения, которыми Жан-Пьер никогда не пользовался, не умея использовать буквы персидского алфавита. Он свернул письмо в трубочку и поместил внутрь одного из контейнеров.
Затем задумался, как ему пометить контейнер. В какой-то момент он должен был оказаться в руках простого русского солдата. Жан-Пьер вообразил себе сначала очкастую фигуру писаря, сидевшего в холодной комнате штаба, а потом громилу-часового, дежурившего у ограды из колючей проволоки. Не могло быть сомнений, что желание выслужиться перед командиром было столь же свойственно русским, как и французам, вместе с которыми Жан-Пьер когда-то отбывал воинскую повинность. Ему необходимо сделать так, чтобы контейнер выглядел чем-то достаточно важным для передачи рядовым своему офицеру. Не было никакого смысла писать «Важно!» или «КГБ», как и вообще выводить нечто по-французски, по-английски и даже на дари, потому что русский солдат не разберет ни европейских букв, ни персидских. А русским языком Жан-Пьер не владел сам. И снова ирония судьбы заключалась в том, что только женщина, сидевшая сейчас на крыше и певшая колыбельную дочери, свободно изъяснялась по-русски и могла при желании показать ему, как написать любой текст. В итоге он ограничился надписью «Анатолию из КГБ» латинскими буквами и прикрепил наклейку к крышке контейнера, а контейнер затем вложил в пустую коробочку из-под лекарств, помеченную словами «Ядовитое вещество!» на пятнадцати языках, да еще тремя общеизвестными международными символами, означавшими опасность. Коробочку обвязал куском бечевки.
