– Так они же все якобы борются за свободу, – прервала его Джейн. – Организация освобождения Палестины, кубинские эмигранты, «Синоптики»
[15], Ирландская республиканская армия, белое меньшинство в Южной Африке и даже Армия независимого Уэльса.
– Некоторые в самом деле воюют за правое дело. Другие – нет.
– И ЦРУ умеет видеть различия между ними?
– Должно уметь…
– Но ничего не выходит. За чью свободу сражается, например, тот же Масуд?
– За свободу для всего афганского народа.
– Чушь собачья! – пылко воскликнула Джейн. – Он исламский фундаменталист, и первое, что он сделает, если когда-нибудь возьмет власть, это завершит окончательное подавление женщин Афганистана. Он никогда не разрешит им голосовать на выборах – отнимет последние права, какими они еще наделены. А как он, по-твоему, поступит со своими политическими противниками, если учесть, что его идеал в политике, образец для подражания – аятолла Хомейни? Получат ли свободу для своей работы представители академических кругов? Ученые? Учителя? Даст ли он равноправие представителям сексуальных меньшинств, мужских и женских? Какова будет в его правление судьба индуистов, буддистов, атеистов и даже некоторых христианских сект?
– Ты всерьез считаешь, что режим Масуда станет хуже, чем власть русских оккупантов? – спросил Эллис.
Джейн ненадолго задумалась.
– Не знаю. Уверена только в одном – правление Масуда станет лишь заменой русской тирании на тиранию афганскую. И не стоит убивать множество людей, чтобы сменить иностранных диктаторов на одного местного.
– Как мне представляется, сами афганцы считают, что стоит.
– Мнением большинства из них никто не интересовался.
– Но это же слишком очевидно. Кроме того, обычно я не вовлечен в такого рода операции. Я принадлежу скорее к группе, чьи функции близки к работе сыщиков.
Это было именно то, что уже целый год вызывало интерес и любопытство Джейн.
– В чем конкретно состояло твое задание в Париже?
– Когда я шпионил за всеми нашими с тобой друзьями? – Он вяло улыбнулся. – Разве Жан-Пьер не все тебе рассказал?
– По его словам, он ничего толком не знал.
– Вероятно, так и было. Что ж, я тогда вел охоту на террористов.
– Среди наших-то друзей?
– Самая подходящая для них среда обитания. В группировках диссидентов, изгоев общества и преступников.
– Значит, Рахми Коскун был террористом? – Жан-Пьер сказал ей, что Рахми арестовали по доносу Эллиса.
– Да. Именно он подбросил зажигательную бомбу на авеню Феликс Фор.
– Рахми? Откуда ты знаешь?
– Он сам мне обо всем рассказал. А когда я дал полиции информацию для его задержания, он как раз готовил новый взрыв бомбы.
– О, мой бог! – Красавчик Рахми с его всегда вдохновенно горевшими глазами и страстной ненавистью к правительству своей многострадальной страны…
Но Эллис еще не закончил.
– Помнишь Пепе Гоцци?
Джейн нахмурилась.
– Ты имеешь в виду того забавного маленького корсиканца, разъезжавшего на «Роллс-Ройсе»?
– Точно. Он снабжал оружием и взрывчаткой всех сумасшедших Парижа. Готов был продать что угодно любому, кому оказывались по карману его цены, но его основными клиентами были террористы с политической мотивацией.
Джейн оказалась совершенно потрясена. Она в самом деле считала Пепе личностью низкой, но только лишь потому, что он сколотил себе состояние и происходил с Корсики, но она не подозревала правды. Догадывалась о его грязном бизнесе, не зная истины. В худшем случае, думала она, он заурядный преступник, занимающийся контрабандой или торговлей наркотиками. Трудно даже себе представить! Оказывается, он продавал оружие настоящим убийцам! У Джейн постепенно возникало ощущение, будто в недавнем прошлом она жила в полусне, а в реальном мире, окружавшем ее, переплетались интриги, совершались акты насилия. Неужели я до такой степени наивна? – задалась вопросом она.
Эллис говорил без остановки.
– А еще мне удалось прижать к ногтю одного русского, финансировавшего множество политических убийств и похищений людей. Когда Пепе допросили, получили данные о доброй половине террористических групп в Европе.
– И все это ты успел осуществить за то время, пока мы были любовниками, – в глубокой задумчивости констатировала Джейн.
Она все еще словно не очнулась от прежнего сна. Ей вспомнились вечеринки, концерты рок-музыки, демонстрации, политические споры за столиками в кафе, многочисленные бутылки дешевого красного вина, выпитого в студиях, расположенных в парижских мансардах… После их разрыва с Эллисом она приписала ему самую подлую роль. Считала, что он всего лишь строчил мелкие доносы на всех радикалов, сообщая, кто из них пользуется влиянием, кто склонен к экстремизму, кто располагает большими деньгами, за кем готовы идти крупные студенческие группировки, кто был связан с коммунистической партией и тому подобное. Вот почему ей так трудно оказалось сейчас охватить умом его подлинные задачи – охоту на очень важных преступников. А главное, в голове не укладывалось, что он выловил их среди людей, с которыми они оба поддерживали вроде бы искренне дружеские отношения.
– Просто невозможно тебе поверить, – вымолвила она, преодолев изумление.
– Это стало для меня подлинным триумфом, чтобы ты знала все правду до конца.
– Тебе, наверное, нельзя никому рассказывать все так подробно?
– Нельзя. Но когда я лгал тебе в прошлом, мне потом пришлось горько сожалеть. Мягко выражаясь.
Джейн чувствовала себя не в своей тарелке и не знала, что сказать. Она переложила Шанталь ближе к левой груди и, уловив беглый взгляд Эллиса, сразу же прикрыла правую рубашкой. Ей причинял неловкость разговор, становившийся все более интимным, но ее все еще снедало любопытство. Хотелось узнать больше. Теперь ей стало ясно, какое оправдание он находил для своих поступков, хотя она не во всем соглашалась с ним. Оставалось разобраться детальнее в его мотивах. Если не выясню этого сейчас, думала она, другого шанса может и не появиться.
– Не понимаю, – начала она, – что может заставить человека посвятить всю жизнь такой работе.
Он отвел взгляд в сторону.
– Я хорошо с ней справляюсь, для меня эта работа выглядит более чем достойной, не говоря уже о том, как щедро она оплачивается.
– Надо полагать, тебе также по душе размер будущей пенсии и меню в столовой управления. Да ладно, все в порядке. Тебе нет надобности оправдываться передо мной, если ты не расположен к откровенности.
