– Я знаю место, куда мы сможем пойти.
Вскоре она свернула с тропы и провела Эллиса через каменистый склон к своему тайному убежищу, укрытой со всех сторон площадке, где до появления на свет дочери ей так нравилось загорать нагишом, натерев косметическим маслом живот. Даже при лунном свете путь туда она нашла легко. Она посмотрела вниз на кишлак, где во дворах догорали, отливая янтарем, угли очагов, и еще несколько ламп тускло мерцали за окнами домов. Отсюда она с трудом различала только смутные очертания своего дома. Через несколько часов, как только блеснет первый луч нового утра, она сможет разглядеть спящих на крыше Фару и Шанталь. И порадуется, глядя на них. Она впервые за все это время оставила Шанталь на ночь без своего присмотра.
Джейн повернулась. Эллис успел расстегнуть на спальном мешке все молнии и раскладывал его на камнях как плотное одеяло. Но вот только сейчас Джейн ощущала неловкость и дискомфорт. Та волна теплоты и даже вожделения, нахлынувшая на нее в доме, когда она наблюдала за Эллисом, декламировавшим детский стишок ее девочке, уже ушла. К ней лишь ненадолго вернулись прежние чувства: острое желание прикасаться к нему, видеть его счастливую улыбку, нестерпимую необходимость ощущать, как его сильные пальцы ложатся на ее кожу, и почти одержимость стремлением поскорее увидеть его обнаженное тело. За несколько недель до рождения Шанталь она утратила всякий интерес к сексу, и он не возвращался до тех самых мгновений сегодня вечером в ее доме. Однако настроение постепенно утрачивалось минута за минутой, когда они занимались своими неуклюжими практическими приготовлениями, чтобы побыть наедине друг с другом, спрятаться от всего мира, уподобившись паре подростков, скрывавшихся от родителей для невинных интимных ласк.
– Садись рядом, – сказал Эллис.
Она села на спальный мешок вместе с ним. Оба смотрели теперь вниз на постепенно погружавшийся в темноту кишлак. При этом они не прикасались друг к другу. Тянулись мгновения напряженного молчания.
– Я никого не приводила сюда прежде, – призналась Джейн, но больше для того, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Зачем тебе понадобился столь укромный уголок?
– О, я обычно просто лежала на солнышке, стараясь ни о чем не думать, – ответила она, но сразу подумала: какого черта я скрытничаю? – Нет, это не вся правда. На самом деле я часто занималась здесь мастурбацией.
Он рассмеялся, потом перебросил руку через ее плечо и крепко обнял.
– Рад, что ты так и не научилась лицемерию и экивокам, – сказал он.
Она подставила ему лицо. Он нежно поцеловал ее в губы. Он полюбил меня как раз за все мои недостатки, подумала она. За мою бестактность, за вспыльчивость, за привычку ругаться последними словами, за самодурство и упрямство.
– Ты же не хочешь, чтобы я изменилась? – спросила она.
– О, Джейн, я так тосковал по тебе. – Он закрыл глаза и скорее бормотал, чем говорил. – Хотя я порой очень долго сам не понимал, до какой степени мне тебя не хватает.
Он откинулся назад, потянув ее за собой, и она внезапно обнаружила, что лежит поверх него. Джейн легко прикоснулась губами к его щеке. Неловкость так же быстро пропала, как и возникла. Она подумала: когда я в последний раз целовала его, он еще не отпустил бороду. Почувствовала движение его пальцев. Он расстегивал пуговицы на ее рубашке. Бюстгальтеров она давно не носила – не было ни одного подходящего для нее размера, – и грудь ощущалась как-то по-особенному обнаженной. Она и сама засунула пальцы ему под рубашку и прикоснулась к длинным волоскам, росшим вокруг его сосков. Боже, почти забытое ощущение мужского тела на ощупь! Месяцами ее жизнь наполняли лишь сдержанные голоса, мягкие лица женщин и младенцев. Вот почему ей сейчас так хотелось сжимать грубую кожу, обнимать мускулистые бедра, прикасаться к покрытым щетиной щекам. Она запустила пальцы ему в бороду, а языком заставила приоткрыть рот. А его руки мяли ее набрякшие груди, пробуждая в ней наслаждение. А потом она вдруг поняла, что сейчас произойдет, но уже не могла предотвратить этого. Путь даже успела резко отстраниться от него, но обе ее груди пустили струи теплого молока на его руки. Она побагровела от стыда и сказала:
– О господи! Извини. Я просто отвратительна. Прости, но это случилось помимо моей воли…
Он заставил ее замолчать, приложив палец к губам.
– Все хорошо, – серьезно внушал ей Эллис, продолжая ласкать ее груди, отчего они все стали совсем скользкими. – Совершенно нормально. Так бывает. Это даже сексуально.
Разве я могу быть сексуально привлекательной? – подумала она, но Эллис лишь слегка сменил позу, прижался лицом к ее бюсту и принялся целовать груди, одновременно поглаживая их, а она постепенно расслабилась и начала получать удовольствие от необычного ощущения. Затем и вовсе вернулось острое наслаждение, когда молоко заструилось снова, но теперь она больше не смущалась.
– А-а-а, – издал стон удовольствия Эллис, и его немного шершавый язык прикоснулся к ее соску. Джейн поняла: если он примется сосать, я кончу.
Он словно прочитал ее мысли. Прикоснулся губами к одному из удлинившихся сосков, затем взял его глубже в рот и стал сосать, а другой нежил пальцами, ритмично сжимая и отпуская. Совершенно беспомощная, Джейн просто поддалась своим чувствам, а ее груди извергали молоко – одна ему в руку, другая в рот. Наслаждение было настолько мощным и необычным до изысканности, что она содрогалась всем телом, не контролируя себя, и тоже стонала:
– О боже! О боже! О боже!
Только после того, как оргазм перестал ощущаться, она бессильно распласталась поверх Эллиса.
Какое-то время она не могла думать ни о чем, а лишь впитывала только что пережитое, продолжая чувствовать его теплое дыхание на мокрой груди, жесткие волосы бороды на коже, прохладный ночной воздух на разгоряченных щеках, нейлон спального мешка и жесткую землю под ним. Через несколько минут донесся его сдавленный голос:
– Я почти задохнулся.
Она скатилась с него.
– Мы с тобой извращенцы? – спросила она.
– Несомненно.
Она хихикнула.
– Ты когда-нибудь делал что-то подобное?
Он ответил после краткого колебания:
– Да.
– Какое… – Она все еще чувствовала легкое смущение. – Какое оно на вкус?
– Теплое и сладкое. Напоминает консервированное молоко. Ты кончила?
– А разве было не заметно?
– Вроде бы заметно, но я не был уверен. Иногда с женщинами это трудно понять.
Она поцеловала его.
– Да, я кончила. Получилось не особенно продолжительно, но я впервые испытала… грудной оргазм. Это точно.
– Я и сам едва не кончил.
– В самом деле?
Она провела ладонью вдоль всего его тела. На нем была рубашка из хлопка, похожая на верхнюю часть пижамы, и широкие брюки, какие носили все афганцы. Она прошлась пальцами по его ребрам, потом по бедру, заметив, что он успел лишиться даже того тонкого слоя подкожного жирка, какой непременно нарастал даже у самых худощавых европейцев. Затем она добралась до его члена, вертикально распиравшего изнутри брюки, и ухватилась за него.
