Я рассталась с молодым человеком и вскоре узнала, что беременна. Сообщила об этом отцу ребенка, попробовали наладить отношения, но в итоге поняли, что расстались не зря. Рожала я уже одна, отцу, по его словам, это все было неинтересно. У меня же была установка: наши отношения – одно, отношения ребенка и папы – другое, поэтому я никогда не препятствовала их общению, была только за. Где – то через два года отец появился, захотел общаться, мы несколько раз встретились и вместе погуляли, но потом все быстро сошло на нет.
Лет до трех у дочери вообще не возникало вопросов про папу. Братиков и сестричек тоже нет, и дедушки нет – ну что же, бывает по-разному! Вопросы начались с детским садом. «А как папу зовут? А почему у тебя нет папы?» – конечно, ребенку захотелось иметь папу, о котором можно поговорить. Однажды я вдруг услышала горестное-горестное: «А у меня нет папы, он умер». Пришлось выяснить, откуда такие идеи (в саду подсказали), и объяснить, что он не умер, просто мы еще не встретились. Вот мы с ней встретились, а с папой – еще нет. Были вопросы «А как же я получилась, если детки получаются от мужчины и женщины?». Рассказала, что она получилась у меня и хорошего мужчины, и что мы любили друг друга, и что хотели, чтобы она появилась, но не подумали, что вместе нам не очень хорошо живется. «А почему?» – ну тут проще: кто-то любит лук, а кто-то терпеть не может, кто-то любит собак, а кто-то боится, кто-то любит спать, а кто-то – бегать… Ну и вот человеку, от которого ты получилась, больше нравится жить самому. Поэтому он не твой папа, папе ведь интересно, что происходит с его дочкой? Как-то так эти вопросы и заглохли. Иногда она говорила про кого-то: «Хорошо, что он не мой папа, а то пришлось бы с таким жить». Минимум драмы и «все хорошие».
Тяжело ли мне? Чтобы ответить, надо с чем-то сравнить. Это первый ребенок, у меня нет другого опыта. Так что это просто жизнь, никакого героизма. Бывает очень тяжело, но если посмотреть по сторонам – бывает и замужем тяжелее, а бывает и с двумя детьми одиночке легче. Единственное, что точно тяжелее, – нести ответственность. За ребенка и за себя. А еще когда у ребенка нет отца и ты должен быть родителем 100 % времени, без выходных или «у меня 39,5 и пусть с ребенком сегодня занимается папа». Ну и совмещение всего. Например, ребенок заболел, капризничает, что с ним происходит – непонятно, врач должен был приехать час назад, но его нет. Надо спросить у кого-то еще, поискать в интернете, принять меры. И при этом ты все еще мама, которая успокаивает малыша, носит на руках и излучает мир. И хозяйка – готовишь еду, встречаешь курьера, стремительно убираешь за ребенком, которого тошнит. И работник – держишь в голове, что через два часа от тебя ждут документ, и пытаешься его додумать, отвечаешь на звонки. И женщина, и поэтому третий раз переодеваешься (ребенка тошнит), отмываешь руки от следов готовки и показываешь дочке, как надо причесываться. Это все не очень сложно, но все эти роли надо играть и нельзя отказаться. Вот от такого балансирования я порой уставала. А чтобы узнать, что одной воспитывать ребенка – героизм, надо попробовать сначала воспитывать с кем-то. И сравнить. Некоторые мои подруги, которые замужем, кажутся мне большими героями.
Что касается финансовой стороны. Мне тут повезло, я начала экономить раньше: были мечты на год прервать работу и поехать учиться. Вышло иначе. Факт, что какое-то время можно не думать о деньгах, очень успокаивал. Кроме того, у меня уже были свои маленькие проекты, которые приносили небольшой, но доход (первый год хватало ровно на оплату съемной квартиры недалеко от работы). Поначалу, конечно, экономия, помощь друзей: вещи «по наследству», рассказывать друг другу о распродажах и удачных решениях. Через год после рождения дочери я уже вышла на работу, но выросли и потребности, так что ближе вариант «работать за двоих». Через пару лет все свелось к банальному бюджетированию.
И да, мне пришлось учиться просить о помощи, не стыдиться сказать друзьям: «Пожалуйста, поиграйте с ребенком сегодня полчаса-час, пока я доделаю работу». Или: «Мне нужна работа на 4 часа в неделю». Или даже: «Поговорите со мной не о детях полчасика, пожалуйста!» Это было очень сложно, но получилось. После такого те, кто хотели предложить помощь, но боялись обидеть, приходили сами. Мне стало понятнее, что нужно и чего не хватает (так появилась няня, и я вышла на работу). Я поняла, что сама могу помогать, а это очень полезное ощущение, особенно для тех, кто страдает: «Я ничего не могу и ни с чем не справляюсь». В конце концов, деньги – это средство обмена на другие ресурсы. Внезапно выяснилось, что зачастую можно обойтись и без этого средства. Государство помогает в год примерно на половину суммы поездки в тепло на недельку. Нельзя на эти деньги рассчитывать, очень сложно на них прожить, но если снимать с карточки раз в году – приятное дополнение!
Время на себя. С этим первые пару лет мне очень помогала мама. Через месяц после родов она отправила меня в бассейн, потом приезжала погулять с младенцем, пока я бегаю, или поиграть, пока работаю. Мама сама трудоголик, так что ни ей, ни мне не пришло в голову, что иногда еще нужно время «для ничего». Сейчас мне кажется, что для мамы, воспитывающей ребенка самостоятельно, время «для ничего» нужно особенно. Помогают друзья, причем иногда это не про «дать время», а про «освободить внимание». Разговаривать, пока ребенок играет на полу, но при этом дать маме возможность не следить за ним, – бесценно. Напомнить, что ты не только мама, подарив косметику, – бесценно. После выхода на работу основным решением оказалась няня.
Я не считаю себя матерью-одиночкой. Есть я-человек, и одна из моих социальных ролей – мать. Да, без этой части моей жизни я уже не я. Нет, это не вся моя жизнь, и если меня рассматривать исключительно как мать-одиночку, то я и сама такая себе не нужна. Ребенок не задавал вопросов, но я и не давала повода их задать, стараясь не перегружать ее своей личной жизнью. Когда повод появился, включилась жесткая конкуренция: «Мама моя!» и «Пусть он не приходит, и ты будешь только со мной!» Поговорили, расписала ей будущее, в котором она везде ходит со мной, а еще берет меня на ручки, если мне грустно, а если я устану, сама себя забирает из сада и готовит сама себе завтрак. Разъяснила, что она всегда моя первая любимая дочь и никто не станет другой первой любимой дочерью. Полистали любимые книжки, поиграли в кукол, напряжение спало. Позже спрашивала аккуратно: «А можно я буду называть его папой?» – спроси у него, может, он хочет, может, нет. «А мы будем вместе?» – пока всем этого будет хотеться – да. «А если кому-то расхочется?» – будем придумывать, как это исправить. «А если не получится?» – придумаем, как жить дальше, мы же как-то жили раньше. У нее это еще накладывается на возраст, когда дети бесконечно играют в дочки-матери и примеряют на себя множество моделей, фантазируют, пробуют идеи в игре. И если раньше папа был таким мифическим героем, который непонятно где, но точно герой, то теперь в ее играх папа – это такой понятный персонаж с очерченной областью задач, ролевым поведением и взаимодействием с мамой, дочкой, сыном, бабушкой, друзьями и друзьями мамы. Кажется, дети сами себе все неплохо объясняют.
С жалостью окружающих я не сталкивалась, но было хуже: я сталкивалась с брезгливой реакцией «Не ждите от меня жалости». В какой-нибудь конторе или при общении с людьми старшего поколения вдруг звучит: «Папы нет, нет, совсем нет, мать-одиночка» – и в ответ тебе летит что-то странное, типа: «Ну ничего, всем сложно» или «Понимаешь хоть, что сама виновата». Не знаю, что эти люди хотят донести, и каждый раз с удивлением слушаю их до конца.
