Дубравин сидел за столом и, как показалось Хлынову, неприязненно взирал на посетителя.
– Присаживайтесь, – хмуро произнес он. – Ну, рассказывайте!
– Что? – оторопел Хлынов.
– Как вам работается на новом месте, какие проблемы, что, может быть, нужно от нас?
Хлынов слегка приободрился.
– Ну, сами понимаете, проблем много, можно сказать, сплошные проблемы, но я на то и поставлен, чтобы их решать по мере возможности. Я, знаете ли, принял дела у Свиридова, а они у него были не в самом лучшем виде, вот и приходится за ним подчищать.
– Да? – удивленно поднял брови Дубравин. – Ну-ну, что же вы замолчали? Говорите!
– Свиридов безобразно распустил коллектив, вольницу, вишь ли, развел. Никому слова не скажи, обижаются. Свиридов им, вишь ли, потакал, а я не намерен. Вот и пришлось закручивать гайки. Кое-кого вынужден был уволить за нарушения… Но это, вишь ли, частности, а в целом, работаем, и неплохо, выполняем план… – все больше смелел Хлынов.
Дубравин слушал его молча, с непроницаемым лицом, но явно очень внимательно, и время от времени что-то помечал в своем блокноте.
В какой-то момент Хлынову показалось, что он говорит уже чересчур долго, он вдруг осекся, замолчал, выжидательно глядя на Дубравина.
– Ну что ж, я понял… Знаете ли, милейший, теперь многое стало ясно. Вот! – Дубравин взял со стола пачку каких-то бумаг и потряс ею в воздухе. – Знаете, что это?
– Нет, откуда?
– Это жалобы ваших сотрудников.
– Ну, ясно, кляузы. Говорил же, Свиридов их распустил, а я теперь, выходит, плохой… Обычное дело!
– Да если бы! При Свиридове вся структура работала эффективно, практически без сбоев, как превосходные швейцарские часы, потому что люди работали в охотку и, между прочим, кляуз, как вы тут выразились, практически не было. И здесь, у нас, Федор Федорович за полгода все так отладил, будьте-нате.
Хлынов побагровел, но смолчал. А что тут скажешь?
– Хорошо, давайте разбираться. Вот вы прямо скажем вынудили Ольгу Божок подать заявление об уходе, вы явно этого и добивались, а когда она ушла, вы начали грязными и даже, я бы сказал, подлыми методами препятствовать приему ее на новое место работы. Ну, допустим, у вас с ней несовместимость, что ж, бывает.
Хлынов попытался что-то возразить, однако Дубравин ему не позволил.
– А вот такая же история с Евгением Скляром и Виталием Гуреевым. Вы хоть соображаете, что это подсудное дело?
– Подсудное? – побелел Хлынов.
– Да, именно, поступая таким образом вы нарушаете все правила КЗОТа, да оно бы еще полбеды. Вы иезуитски лишили людей работы и тем самым средств к существованию. Я все думал, зачем вам это надо, поговорил со Свиридовым, и он догадался: вы хотите, чтобы эти люди вернулись, но уже сломленными, зависимыми и почитающими вас за отца-благодетеля. Так, что ли? Но этому не бывать! Вы умудрились за полгода развалить то, что Свиридов налаживал годами. Вы и о нем тоже наговорили гадостей… Но все же одну роковую ошибку Федор Федорович допустил, предложив на свое место вашу кандидатуру. Вы не оправдали доверия, господин Хлынов. Все, можете быть свободны!
– Это… Это в каком смысле? – пролепетал уничтоженный Хлынов.
– А во всех! Вы освобождаетесь от должности, ну и сейчас тоже можете идти. Ваше право жаловаться в вышестоящие инстанции, но вряд ли это вам поможет. Вы зарекомендовали себя – хуже некуда. Всех благ.
– Юра, слышишь меня?
– Да, Федя, слышу!
– Юра, имей в виду, не сегодня-завтра придет приказ о снятии Хлынова с должности.
– Да ты что! Слава богу! Твоих рук дело?
– Не только, но со мной советовались.
– А кого на его место?
– Тебя, больше некого.
– Я не потяну, Федя!
– Потянешь, Юра, потянешь, как миленький! Я в тебя верю, только верни людей, кого сможешь.
И Федор Федорович принялся наставлять старого друга, как и что ему следует сделать перво-наперво.
– Федь, а Хлынова куда?
– А Хлынова к туркам, пусть вкалывает там, он, я надеюсь, войдет в ум, ведь в принципе он работать может, ему только нельзя людьми руководить в одиночку.
– Понял. Федь, скажи, а как там Елизавета Марковна?
– Ох, Юрка, такая клевая тетка… Мы с ней подружились…
Произнеся эту фразу, Федор Федорович вспомнил, что давненько уже не звонил Елизавете Марковне. Но времени катастрофически ни на что не хватало.
Глава тринадцатая
– Ирка, ты чего какая-то смурная? – тихонько спросила подруга Лиля. – В мужиках запуталась?
– Ой, брось, до мужиков ли тут…
– А что случилось?
– Да ну… Я поговорила с Сашкой, рассказала про Испанию, про Виктора, про перспективы… Думала, парень обрадуется, а он…
– Не обрадовался? – всплеснула руками Лиля. – Как такое возможно?
– Сама удивляюсь. Представь себе, он заявил мне, что я могу ехать куда и с кем хочу, а он останется с бабушкой в Петербурге и ему совершенно не нужен отец-предатель.
– Ничего себе! И что теперь?
– Откуда я знаю… Я в полной растерянности…
– Знаешь, я попробую дать тебе совет… Похожая история была у одного моего родственника, только там был не отец-предатель, а мать-кукушка…
– И что? – живо заинтересовалась Ираида.
– Мать-кукушка захотела вернуться, а сынишка не желал… Тогда отец с сыном на каникулы поехали в Рим и там, как бы случайно, встретили мамашку…
– И что?
– Все получилось! Парень увидел раскаявшуюся рыдающую мамашу, его сердце дрогнуло, он простил ее и семья была восстановлена. Мой тебе совет – затаись пока, оставь эту тему, мол, не хочешь, не надо, а на весенние каникулы увези Сашку куда-нибудь, но лучше здесь, в России. Он ничего не заподозрит по крайней мере…
– А куда? – растерялась вдруг Ираида.
– Да хоть в Москву, совсем уж никаких подозрений.
– Да, может, ты и права, – задумчиво проговорила Ираида.
– А как твой москвич? Звонит?
– Нет. Как отрезало. Да может оно и лучше… Знаешь, Лилька, мне твоя идея нравится, только кто ж меня в каникулы отпустит? Утренники же…
– А ты отправь в Москву Сашку с Августой Филипповной вдвоем. Ведь твоя мама, кажется вполне приемлет Виктора. Но ты там всей правды не говори. Так и тебе будет лучше и спокойнее, и соблазну меньше. Это уж точно!
– Ох, Лиль, мне еще никогда ни один мужик так не нравился! Я как вспомню, что у нас с ним было…
– А ты попробуй позвонить ему, мало ли…
