– Ах ты, сука!
Тон напыщенный и вялый, артикуляция четкая, однако было очевидно, что говоривший пьян. Такие голоса слышишь на бейсбольных стадионах и карнавалах, а еще под утро сквозь бумажные стены и потолки мотелей, когда луна зашла, а бары закрылись. Судя по репликам, которые женщина вставляла в разговор – хотя можно ли назвать это разговором? – она тоже была навеселе, а вернее, сильно напугана.
Дикстра стоял в узкой расщелине между комнатами, лицом к мужскому туалету, спиной – к парочке в женском. В темноте, окруженный шелестящими от ночного ветра плакатами с детскими лицами, Дикстра ждал, что все обойдется. Как же, держи карман шире. В голове вертелись слова из кантри-песенки, зловещие и бессмысленные: «Как завязать, если ты богат, если ты богат, если ты богат…».
Смачный удар, женский вопль. И снова молчание прервал мужской голос. А ведь он не только алкоголик, но и неуч, решил про себя Дикстра. Он мог многое рассказать про этого типа: в школе на английском вечно сидел на задней парте, а дома жадно глотал молоко прямо из пакета; вылетел из колледжа на втором, а то и на первом курсе, на работе носил перчатки и ножик в заднем кармане. Впрочем, его догадки равносильны утверждению, что все афроамериканцы обладают врожденным чувством ритма, а итальянцы поголовно рыдают в опере. Пусть так, но сейчас, в темноте, окруженный портретами пропавших детей, напечатанными на розовой бумаге (их всегда печатают на розовом, словно розовый – цвет потери), Дикстра был уверен в своей правоте.
– Ах ты, сучка!
А еще он конопатый, подумал Дикстра. Быстро сгорает на солнце. От этого вид у него всегда немного чокнутый, да и ведет он себя соответственно. Когда при деньгах, хлещет мексиканский ликер «Калуа», когда на мели, сосет пивко…
– Ли, не надо, – захныкала она.
Так не пойдет, леди, возмутился Дикстра, неужто не ясно, что так только хуже? Что дорожка соплей под вашим носиком только заводит его?
– Не бей меня больше, я…
Хрясь!
Удар, вопль. Женщина по-собачьи взвизгнула. Видно, старина «круизер» снова врезал подружке по физиономии, и ее голова стукнулась о кафельную стену. Впрочем, неудивительно. Почему за год в Америке регистрируются триста случаев семейного насилия? Да потому что, сколько им ни говори, все без толку, вот почему!
– Чертова сука!
Сегодня вечером Ли бубнил это как молитву, Второе послание к Алкоголианам. Больше всего Дикстру ужасало полное равнодушие в его голосе. Уж лучше б орал – гнев вспыхнет и выгорит дотла, но сегодня малый, кажется, решил довести дело до конца. Не просто избить ее, а потом слезно молить о прощении, как уже бывало не раз. Нет, сегодня он пойдет дальше. Господи, святые угодники, пронеси и помилуй!
Что делать? И вообще, при чем тут я? Я-то тут при чем?
Дикстра уже не мог просто войти в мужской туалет и с ленивым наслаждением опорожнить мочевой пузырь; яички набухли и затвердели, как галька, тяжесть в почках отдавала в спину и в ноги. Сердце неслось мелкой трусцой, еще одна оплеуха – и оно рванет как спринтер. Пройдет час или больше, прежде чем Дикстра сумеет помочиться. И даже тогда, несмотря на то, что ему давно невтерпеж, дело ограничится жалкими кривыми струйками, которые не принесут облегчения. Господи, как же ему хотелось, чтобы этот час поскорее прошел, а он оказался отсюда на расстоянии в семьдесят миль!
Что ты будешь делать, если он еще раз ударит ее?
А если она выскочит из туалета, а мистер «круизер» рванет за ней? Другого пути нет, только через коридор, где стоит Джон Дикстра. В ковбойских сапогах, которые Рик Хардин обувает, когда едет в Джексонвилль, где каждые две недели авторы ужастиков – по большей части дородные дамы в брючных костюмах розового и персикового цветов – собираются, чтобы обсудить продажи, свое ремесло и своих агентов, а еще вволю посплетничать.
– Ли-Ли, не делай мне больно, пожалуйста, не трогай ребенка…
Ли-Ли! Боже милосердный!
А теперь еще и это, для ровного счета. Ребенок. Пожалуйста, не трогай ребенка. Настоящий сериал. Любящее семейство ждет не дождется твоего появления на свет, малыш.
Колотящееся сердце опустилось еще на дюйм. Дикстре казалось, что он зажат в крошечном ущелье между туалетами добрых двадцать минут, но, судя по часам, прошло всего секунд сорок. Субъективная природа времени – мозг, испытывая перегрузки, начинает работать с чудовищной быстротой. Он и сам не раз писал об этом, не говоря уже о коллегах-детективщиках. Издержки жанра. В следующий раз, когда придет его черед выступать перед «Флоридскими злоумышленниками», он расскажет им о сегодняшнем происшествии. «Как я нашел время, чтобы раскинуть мозгами, Второе послание к Алкоголианам». Впрочем, вряд ли они переварят такое, вряд ли оценят…
Его размышления прервал град ударов. Кажется, Ли вошел в раж. Теперь эти звуки будут вечно стоять у Дикстры в ушах – не киношные, а взаправдашние удары: неожиданно мягкие, почти нежные, словно били кулаком в подушку. Женщина вскрикнула: один раз удивленно, затем – от боли, а после лишь тихонько скулила. Стоя в темноте, Дикстра вспоминал о бесчисленных фондах помощи жертвам семейного насилия. Знают ли они, каково это, когда в одном ухе ветер шелестит пальмовыми листьями – и не забудьте про снимки пропавших детей! – а в другом женский голос подвывает от боли и ужаса.
Шарканье ног по кафелю. Ли был готов. Ли-Ли, умоляла она, словно ласковое прозвище могло умерить его ярость. Как и Рик Хардин, он носил грубые сапоги. Всем Ли-Ли этого мира нравится корчить из себя крутых самцов, горячих южных парней. А у женщины на ногах белые спортивные тапочки, Дикстра мог поспорить.
– Сука, чертова сука, думаешь, я не видел, как ты трясла перед ним своими сиськами, сука ты…
– Нет, Ли-Ли, что ты, я никогда…
Снова удар, кого-то рвало: мужчину, женщину? Завтра, когда Ли и его жена или подруга уберутся отсюда, пятна на полу и стене женского туалета будут для уборщика безличной блевотиной, которую хочешь не хочешь, а придется убрать, ладно, а что делать ему, ему-то что делать? Господи Иисусе, неужели придется драться? Если он не станет лезть не в свое дело, Ли просто отколошматит ее, но если вмешается посторонний…
Чего доброго, пришьет нас обоих.
Да, но как же…
Ребенок. Пожалуйста, не трогай ребенка.
Дикстра сжал кулаки. Чертова семейка, чертов сериал!
Женщину рвало.
– Угомонись, Эллен.
– Не могу!
– Не можешь? Ладно, я помогу тебе. Чертова… сука, – и снова глухой удар.
Сердце Дикстры упало еще ниже, скоро совсем уйдет в пятки. Если бы обратиться в Пса, пусть ненадолго! По крайней мере в книге прием срабатывал. Кажется, совсем недавно, прежде чем на свою беду свернуть к стоянке, будь она неладна, Дикстра как раз рассуждал о том, кто он на самом деле! Если это не было предзнаменованием, как выражаются составители руководств по писательскому мастерству, то чем тогда?
