Комедия, самая настоящая комедия в лучших традициях телесериалов, только глаза Монетта – сухие, как и до́лжно мужчине – саднило, словно при сильном поллинозе. Попутчик сидел, повернувшись к окну, а теперь еще лбом к стеклу прислонился. Он наверняка спал. Почти наверняка.
Прежде Монетт не говорил об измене жены вслух. Келси по-прежнему ничего не знала, только разве теперь ее удержишь в блаженном неведении? Вокруг Барб стремительно сгущались тучи – перед отъездом Монетту звонили три журналиста, хотя ничего конкретного в СМИ еще не просочилось. Скоро ситуация изменится, но Монетт решил, пока возможно, отвечать на все вопросы «Извините, без комментариев», в основном чтобы пощадить собственную психику. Однако сейчас он трещал без умолку, и это приносило колоссальное облегчение, совсем как пение в ду́ше. Ну или как обильная рвота.
– У меня постоянно вертится в голове, что ей пятьдесят четыре, – признался Монетт. – Другими словами, роман с Ковбоем, которого по-настоящему зовут Роберт Яндовски – черт, ну и имя! – она закрутила в пятьдесят два. В пятьдесят два года! По-моему, это возраст мудрых: женщине следует начисто забыть о грехах юности и взяться за ум, верно, дружище? Бифокальные очки, удаленный желчный пузырь, а она трахается с Яндовски в «Гроув-мотеле», где они вместе обосновались! Я купил ей уютный дом в Бакстоне с гаражом на две машины, взял напрокат «ауди», а она послала все к черту ради того, чтобы по четвергам напиваться в баре и до зари – ну или сколько силы позволяют! – трахаться с мерзавцем Ковбоем! В пятьдесят четыре года! А этому секс-гиганту целых шестьдесят!
Словно со стороны услышав свою болтовню, Монетт велел себе прекратить. Попутчик, однако, не пошевелился, лишь плотнее закутался в полупальто и опустил голову. Монетт понял: можно не прекращать. Он в машине, едет по межштатному шоссе № 95 западнее Огасты, его попутчик глухонемой – почему бы не болтать, раз хочется?
И он болтал.
– Барб во всем призналась. Ни капли бравады, но и ни капли стыда – она была спокойна, может, чуть подавлена. Думаю, она до сих пор не рассталась с иллюзиями. Сказала, отчасти вина на мне… К чему отрицать, я вечно в разъездах, за год по триста дней дома отсутствую. Барб постоянно одна, наша единственная дочка окончила школу, оперилась и вылетела из гнезда. Короче, и Ковбой Боб, и остальное на моей совести.
В висках застучало, нос забился, и Монетт чихнул так, что перед глазами появились черные точки. Носу, увы, не полегчало, зато полегчало голове. Оказывается, попутчик – это здорово! Конечно, можно болтать и в пустой машине, только ведь…
5
– Только ведь это не одно и то же, – сказал Монетт расплывчатой фигуре за непрозрачной сеткой, затем посмотрел прямо перед собой и глаза уперлись в текст на карточке: «ПОТОМУ ЧТО ВСЕ СОГРЕШИЛИ И ЛИШЕНЫ СЛАВЫ БОЖИЕЙ». – Понимаете, отче?
– Разумеется, понимаю! – бодро отозвался священник. – Сын мой, хоть вера твоя и съежилась до размера медали святого Христофора, фактически превратившись в суеверие, такие вопросы задавать не следует. Исповедь – благо для грешной души, в этом мы убеждаемся уже две тысячи лет.
Когда-то медаль святого Христофора висела под зеркалом заднего обзора, а теперь Монетт носил ее с собой. Возможно, дело было в суеверии, но с этой медалью он проехал сотни тысяч миль по ужаснейшей непогоде и ни разу даже крыло не помял.
– Что еще натворила твоя жена? Помимо греховной близости с Ковбоем Бобом?
К своему удивлению, Монетт рассмеялся, а по другую сторону перегородки засмеялся священник, только смех звучал по-разному: если священник развлекался, то Монетт отчаянно боролся с безумием.
– Ну, Барб накупила белья, – проговорил он.
6
– Она накупила белья, – пожаловался Монетт попутчику, который по-прежнему сидел отвернувшись и прижимался лбом к окну, туманя стекло своим дыханием. У ног лежал потертый рюкзак, накрытый плакатом так, что сверху оказалась сторона с надписью «Я немой!» – Барб мне его продемонстрировала. Оно было спрятано в шкафу комнаты для гостей. Чертов шкаф чуть по швам не трещал! На полках нашлись и бюстье, и топы, и маечки, и бюстгальтеры, и десятки пар шелковых чулок в упаковке, и чуть ли не тысяча кружевных поясов, а еще трусики, трусики, трусики. По словам Барб, Ковбой Боб обожает трусики. Думаю, она с удовольствием развила бы тему, только я и так все понял куда лучше, чем самому хотелось. Помню, ответил: «Разумеется, он обожает трусики! Раз ему шестьдесят, в юности наверняка на первые номера «Плейбоя» дрочил!»
За окном мелькнул указатель Фэрфилда, зеленый, залитый дождем, с мокрой вороной на верхушке.
– Все белье было отменного качества, – продолжал Монетт, – в основном «Виктория сикрет», плюс кое-что из дорогущего бельевого бутика под названием «Искушение». Этот бутик в Бостоне. Прежде я понятия не имел о бельевых бутиках, зато теперь узнал много нового и интересного. В том шкафу хранились сокровища стоимостью несколько тысяч долларов, и это не считая туфель на высоком каблуке, точнее даже на шпильке. Похоже, Барб основательно вжилась в роль секс-бомбы! Надеюсь, наряжаясь в вандербра и эфемерные трусики, она очки снимала! Однако…
Мимо прогрохотал грузовик с полуприцепом, Монетт машинально выключил дальний свет, и водитель грузовика благодарно мигнул габаритными огнями: «Спасибо!» Вот он, дорожный этикет!
– Однако большая часть белья оказалась неношеной. Барб им просто… набивала шкаф. Когда я полюбопытствовал, зачем ей столько кружевного барахла, ничего путного она не объяснила. «Так уж у нас повелось, – ответила Барбара. – Красивое белье стало фетишем, своеобразной прелюдией к сексу». Опять-таки ни стыда, ни бравады я не услышал, Барбара была как во сне и не желала просыпаться. Помню, мы стояли у залежей трусиков, маечек, черт знает чего еще, и я спросил, на что все это куплено. Я ведь ежемесячно проверяю выписки по счетам и приобретений в бостонском бутике «Искушение» не видел. Тогда я и понял, с какой страшной проблемой столкнулся. С растратой.
7
– С растратой, – повторил священник, и Монетт принялся гадать, доводилось ли святому отцу слышать это слово.
Судя по всему, да. Ну, по крайней мере о кражах-то он слышал!
– Барбара работала в МУГ-19, – пояснил Монетт. – МУГ значит Мэнский учебный городок. Он довольно большой, располагается в Даури, что чуть южнее Портленда. Там находится бар «Ковбои», а неподалеку от него – приснопамятный «Гроув-мотель». Очень удобно: где танцуешь, там и тра… занимаешься любовью. И ехать никуда не надо, если перебрал, а они с Ковбоем Бобом даром времени не теряли: текила для дамы, виски для кавалера, причем не какое-нибудь, а «Джек Дэниэлс». Барбара мне рассказала. Она мне все рассказала!
– Она была учительницей?
– О нет, учителя не имеют доступа к таким деньгам! Будь Барб учительницей, точно бы не растратила более ста двадцати тысяч долларов. Старший инспектор мэнского учебного округа с супругой однажды у нас ужинал, и я, разумеется, видел его на всех пикниках, посвященных окончанию учебного года, которые обычно проводятся в местном кантри-клубе. Его зовут Виктор Маккри, он окончил физкультурный факультет университета Мэна, играл в футбол и стригся под «ежик». Диплом, вероятно, получил благодаря щедрым «удовлетворительно» добрых преподавателей, зато Маккри – душа любой компании и по любому поводу способен рассказать как минимум пятьдесят анекдотов. В его ведении десяток школ от пяти начальных до средней Маски-Хай и огромный годовой бюджет при том, что Виктор два плюс два на калькуляторе складывает! Барб уже целых двенадцать лет служит его личным секретарем. – Монетт сделал паузу. – Чековая книжка находилась у нее.
