Функции Народной ассамблеи очень четко описаны в § 3:
«Когда царь и старейшины согласны, что то или иное дело надо сообщить народу, они это делают, но это делается и тогда, когда у них нет общего мнения по этому вопросу! Более того, если дело, одобренное царем и старейшинами, касается народа, то народ имеет право не только выслушать решение верховных органов власти, но и выразить свое, независимое мнение. Оно выслушивается всеми, и всякий может выступить против предложений, которые были вынесены на их суд. Это право в двух других конституциях (то есть критской и македонской) отсутствует».
Право разбирать спор между царем и аристократическим советом, по-видимому, появилось в глубокой древности. Таким образом, пока монархия к концу IV века до н. э. не ослабла, народ имел очень важные привилегии.
Картину пунических институтов власти, описанную Аристотелем, можно суммировать так: аристократия в государстве еще не стала всемогущей, но могла значительно ослабить монархию, прервав непрерывность династии и передав другим органам большую часть ее власти. Ведение военных кампаний все больше и больше доверялось генералам, а гражданские магистраты – в особенности суффеты – взяли на себя управление внутренними делами. Аристократия контролировала все, благодаря двум организациям: трибуналу Одной Сотни и Четырех, который всегда был готов сурово осудить любые ошибки и попытки восстаний против существующего порядка, и пентархами, каждый из которых специализировался на управлении определенным видом хозяйственной деятельности, а также координировал и дублировал работу магистратов. В этой хорошо организованной системе почти не оставалось места для теоретически очень важной Народной ассамблеи.
Религиозная реформа
Царский культ Баал Хаммона был гарантией власти суверена, который, в определенной степени, служил представителем бога на земле. В начале IV века до н. э. этот культ тоже пришел в упадок, по тем же самым причинам, что и монархия. И так же как цари оставались на своих местах, сохранив за собой кое-какую власть, так и этот бог остался в пантеоне Карфагена, но лишился первого места. Старая и поистине устрашающая религия попала в немилость в ходе исторических событий и духовной эволюции карфагенян. Баал Хаммон не смог помешать разгрому, который потерпел Гимилько, или остановить опустошавшую город чуму. А ведь жертвы Молоху приносились в первую очередь для того, чтобы предотвратить подобные трагедии. Более того, наиболее образованные карфагеняне все больше и больше возмущались тем, что им приходилось приносить в жертву богу своих детей, и стыдились того, что греки считали их бесчеловечными. Греки были соперниками Карфагена в экономике и политике, но в смысле цивилизованности сильно их превосходили. Описывая ту панику, которая охватила Карфаген после известия о наступлении Агафокла, Диодор отмечает, что карфагеняне стали пренебрегать Баал Хаммоном и теперь приносили ему в жертву детей рабов, которых тайно покупали и кормили. Это разгневало бога, пишет он, и карфагеняне поплатились за свое пренебрежение. Этот текст подтверждает наши слова о том, что божественный покровитель Магонидов попал в немилость и больше уже не был главой пантеона. Каковы же были причины для этого?
Первый удар по структуре национальной религии предков был нанесен в 396 году до н. э., когда город официально принял культ Деметры и Коры. Это было сделано членами земельной аристократии, которая к тому же готовилась к захвату власти. Поэтому введение нового культа стало реакцией богатых и образованных верхних слоев общества на примитивные и давно устаревшие аспекты ханаанской религии, а также политическим шагом, направленным на ослабление власти монархии, которая правила от имени Баал Хаммона.
Не сохранилось ни описаний, ни останков святилища новых богов, которые помогли бы нам воссоздать его облик.
Возможно, оно напоминало греческие храмы Сицилии и, подобно многим из них, было построено в дорическом стиле, который раньше карфагеняне не признавали, но который с тех пор стал главной особенностью их религиозных и светских сооружений.
Новая религия стала символом власти крайне незначительной части населения Карфагена, которую отделял и отличал от остального народа ее высокий культурный уровень и амбиции. Новый культ, как мы еще увидим, так и остался иноземным для рабочих масс, моряков, купцов и художников. Он не отвечал их потребностям и, кроме того, оскорблял национальные чувства тех семитов, которые по-прежнему были крепко связаны с Тиром. То, что это так и было, подтверждается волной ксенофобии, захлестнувшей Карфаген в 310 году до н. э.
Изучение захоронений в тофете Саламбо того периода показывает, что, несмотря на падение популярности Баал Хаммона, число жертв, принесенных Молоху, даже увеличилось. Тем не менее способ захоронения жертв несколько изменился, и реформация, несомненно, продолжалась и в конце концов, в середине IV века до н. э., достигла своей цели. Первое, о чем следует сказать, – это то, что в течение первых лет IV века священное место засыпали землей и выравнивали, чтобы более ранние захоронения скрылись под слоем земли. Это делалось не только для того, чтобы получить место для новых жертвоприношений, но и, по-видимому, означало разрыв с прошлым, которое в буквальном смысле хоронилось. Время, когда появился обычай засыпать прежние захоронения, можно установить с абсолютной точностью: все скрывшиеся под слоем земли стелы и типы керамики были точно такими же, как и в Мотье, а многие из тех, что были найдены в новом слое, полностью отсутствуют на Сицилии. Поэтому реорганизация тофетов произошла, должно быть, одновременно с разрушением Мотьи Дионисием I в 397 году.
В течение следующих тридцати или сорока лет в тофете, как нам кажется, все перепуталось. Памятники старого типа (египетские часовни и ступенчатые алтари) стоят бок о бок с ионическими стелами, колоннами и миниатюрными обелисками, которые высекались теперь не из эль-хауарийского песчаника, а из нового материала – оолитного известняка, добываемого в районе Зажуана. Здесь есть даже круглая стела, высеченная из мрамора, привезенного из Вульчи! Украшения этих монументов не менее разнообразны, чем материалы, из которых их изготовляли. Некоторые были выгравированы, но их так много, что все невозможно описать. Бок о бок со старыми геометрическими бетилами находим изображения людей обоего пола, очень сильно стилизованные и в самых разных позах. Особенно интересны два новых символа, которые в ту пору только появились, но вскоре станут гораздо популярнее старых. Один из них – «знак Танит», состоящий из треугольника с горизонтальной чертой, концы которой загнуты вверх, и круга. Оба этих изображения располагаются на ее вершине.
Этот символ напоминает силуэт человека с разведенными в сторону руками, которые согнуты в локтях и подняты вверх, совсем как у минойских идолов колоколообразной формы. Не имея под рукой древних текстов, мы не можем определить точное значение этого знака. Высказывалось много предположений. Одни сравнивали его с египетским анком – знаком жизни; другие высказывали предположение, что это идеограмма, символизирующая единство живого и небесного миров, где треугольник олицетворяет землю, а круг – солнечный диск; третьи полагали, что это идол, созданный по образцу критских статуэток с поднятыми вверх руками. Поскольку этот знак изображает стилизованную человеческую фигуру, то в ней, вероятно, воплощался культ Танит и адресованные ей молитвы, а еще точнее, связь, которая существовала между молящимися и богиней, вместе с теми благами, которые могли проистекать из этой связи. Поднятая рука изображалась на многих пунических стелах и, вероятно, олицетворяла либо молящегося, который обращается к богине, либо божественное благословление или и то и другое. Нет сомнений, что значение знака Танит с течением времени изменялось. Вполне вероятно, что в последние годы IV века до н. э., под влиянием теорий пифагорейцев, которые были тогда очень модными, некоторые посвященные считали этот знак космографией, олицетворяющей союз верующего со своей богиней. Зато в баркидский период знак Танит был, несомненно, талисманом, который привлекал божественное благословение; его находят в виде амулетов или в виде рисунков, украшавших пол дома. После падения Карфагена этот знак обрел свою первоначальную форму и стал полуантропомофным. Его уже не ассоциировали напрямую с богиней; он превратился в посредника между небом и землей, между богиней и человечеством. Благодаря этому знаку человеческая раса получала божественные блага, как показано на стеле из Ла-Гхорфы.
