Если принять во внимание все эти факты, то мы не станем обвинять Катона в том, что он преувеличивал угрозу со стороны Карфагена. Карфаген был единственным большим городом в Западном Средиземноморье, который не попал под контроль Рима. Его население состояло из тех слоев, которые всегда были подвержены мятежным настроениям. Более того, Карфаген не мог простить Риму всех страданий и унижений, которые вынес по его вине. Его культурная и религиозная история, хотя и пыталась смягчить наиболее оригинальные аспекты финикийской культуры, способствовали тому, что Карфаген вступал в тесный контакт с другими народами, помогая обмениваться разрушительными идеями и проектами.
Перед тем как уничтожить Карфаген, римское правительство решило дать его жителям последний шанс на спасение. Им было предложено покинуть город и поселиться там, где они пожелают, но не ближе 80 стадиев (примерно 83/4 мили) от моря. Консул Ценсорин, сообщая об этом совету тридцати, согласно Аппиану, произнес речь, где посоветовал им с благодарностью принять это предложение. На первый взгляд эта речь состоит из общих фраз. Тем не менее она довольно точно воспроизводит слова консула. Цицерон известил нас о том, что Ценсорин был поклонником платонизма. Поэтому в своей речи он кратко изложил знаменитую теорию, развитую Платоном в «Законах», которую специально адаптировал для этого случая: «Близость страны к морю делает повседневную жизнь приятной, но это вредно и отвратительно; город из-за этого становится подозрительным и недружелюбным по отношению к самому себе и по отношению к другим людям, поскольку в нем расширяется торговля и подвоз товаров, а в душу внедряются неустойчивые и ненадежные привычки».
Доктрина Платона была отвергнута Аристотелем; но она оказала огромное влияние на римскую аристократию, которая унаследовала от своих предков крестьянскую мораль. Довольно большое число сенаторов, должно быть, искренно верило в собственные аргументы и в то, что, заставляя карфагенян навсегда «вернуться на землю», они помогают им возвысить свои души и, одновременно, превратить их в безобидные для Рима существа.
Полибий сообщает нам, что большинство сенаторов, мнение которых он разделял, искренне верило, что Карфаген уже миновал стадию политического могущества, пережитую им в IV веке до н. э., и теперь постепенно деградирует. Причиной этой деградации является присутствие в городе купцов, моряков и ремесленников, которые во всех странах поддерживают самую крайнюю форму демократии – охлократию, горячо осуждаемую всеми без исключения философами. Это и стало причиной столь странного решения сената. Только вряд ли стоит думать, что оно заставило Карфаген решиться на войну – просто от отчаяния. Наоборот, оно, по замыслу сената, должно было помочь ему интегрироваться в тот порядок вещей, который установило Провидение и те мудрые законы, которые призван был распространить на весь мир Рим.
Успокоив тем самым свою совесть, римляне принялись выполнять свой план с привычным им отсутствием гибкости и привычной решительностью.
Теперь нам надо вернуться в 150 год до н. э., когда, как мы уже видели, в Карфагене правила народная партия, которая конфликтовала с Масиниссой. Царь сначала прислал туда своих сыновей Миципсу и Гулуссу с требованием отпустить на родину своих сторонников. Но сделать это не удалось, и на обратном пути Гулуссу атаковал один из карфагенских генералов, Гамилькар Самнит. Разразилась война; основная борьба шла за город Ороскопа, хотя нам неизвестно, где он располагался. После первой битвы, не принесшей победы ни одной из сторон, пуническая армия, которой руководил Гасдрубал, преемник Карфало, была окружена и в конце концов была вынуждена капитулировать из-за голода. Некоторое число воинов, после того как они сложили оружие, было убито. Масинисса сохранил контроль над Великими равнинами, Фуской и Триполитанией.
После этого в Карфаген пришло известие о том, что Рим мобилизует свои войска. Город охватило возмущение. Со своей обычной непоследовательностью карфагеняне набросились на лидеров, считая, что в этом виноваты именно они. Гасдрубала, Карфало и других руководителей демократической партии приговорили к смерти, хотя Гасдрубалу удалось бежать. Власть снова перешла к друзьям Ганнона Великого; они поторопились отправить в Рим посольство с просьбой простить и помиловать Карфаген.
После этого наступил ужасный период неизвестности. Сенат давал послам уклончивые, тревожащие ответы, а в римскую армию набирали все новых и новых солдат. Люди Утики давно уже завидовали Карфагену и дали знать в Рим, что находятся на их стороне. Благодаря этому весной 149 года консулы Маний Манилий и Луций Марций Ценсорин смогли безо всяких проблем высадиться в Африке. А тем временем в Рим явилась еще одна пуническая делегация, которая отказалась от своих прежних обещаний, и Карфаген оказался в руках Рима безо всякой надежды на спасение. Претор заявил этой делегации, что Карфаген сохранит свою независимость только в том случае, если он выдаст Риму заложников и будет соблюдать секретные инструкции консулов, о которых ему сообщат, когда придет нужное время. Некоторые делегаты с растущей тревогой отметили про себя, что претор ни разу не произнес слово «Карфаген». И вправду, Манилий вскоре сообщил совету тридцати, что сенат решил уничтожить город, и предложил карфагенянам найти себе другое место жительства в глубине материка.
Это заявление пробудило в карфагенянах патриотические чувства. Все сторонники Рима, которым не удалось спастись от народного гнева, были убиты, включая живших в Карфагене итальянцев. В попытке объединиться собрание избрало генералами Гасдрубала, бывшего лидера демократов, приговоренного к смерти совсем недавно, и его тезку, внука Масиниссы. Второго, правда, вскоре обвинили в измене и в ходе вспыхнувших волнений казнили. Все ремесленники города работали день и ночь, изготовляя новое оружие взамен того, что совсем недавно было передано римлянам. Было сделано все, чтобы помочь им, и вскоре ежедневно изготавливалось 100 щитов, 500 дротиков и копий, 1000 метательных снарядов для катапульт и несколько самих катапульт, число которых в разные дни было разным. Консулы могли положить конец этим приготовлениям, оккупировав город, но они надеялись на добровольную капитуляцию. Когда же наконец римляне решились на штурм, легионеры были отброшены.
Поэтому Манилию пришлось приступить к регулярной осаде. Он расположил свой лагерь на перешейке, у передовых укреплений, которые были обнаружены в 1949 году генералом Дувалом. Здесь был вырыт ров глубиной более 18 метров, позади которого соорудили деревянный палисад. Все эти сооружения пересекали полуостров в самом узком его месте, примерно в 2,5 мили к западу от Бирсы. Ценсорин устроил свой лагерь на участке земли, отделявшем озеро от моря, на берегу лагуны. Впрочем, это место оказалось нездоровым, и он перенес лагерь на пляж со стороны Хереддина.
Римляне сначала думали, что их ждет небольшая прогулка, но теперь они поняли, что им предстоит тяжелая война.
Многие финикийские города, большей частью расположенные в Бизациуме, среди них и Гадрументум, последовали примеру Утики. Но равнинные районы и города, основанные Карфагеном, остались ему верны: ливийские крестьяне поддерживали реформы Карфало и понимали, что перемена хозяев к добру не приведет. Демократ Гасдрубал расположил свою армию на высотах, соединявших Кап-Бон с массивом Зажуан, лишив Бизациум связи с римлянами. Пытаясь отбросить его с этих высот, Манилий подвергся неожиданной атаке в долине Хангет-эль-Хеджай и сумел избежать гибели только благодаря умению и храбрости одного из молодых военных трибунов, которого звали Сципион Эмилиан.
