По переулкам бродит лето,
Вихри снежные крутя…
Народная песня
Она была пунктуальнее собственных часов…
«Здорово смахивает на эпитафию!» – сердито
подумала Кира, в очередной раз выпадая из модельной «вьетнамки» на толстенной
неподъемной платформе. Два хиленьких ремешочка были не в силах сдержать
стремительные Кирины шаги. То, что всего этих ремешков было четыре (две ноги
умножим на две «вьетнамки»), устойчивости походки все равно не способствовало.
Тем более здесь… Коктебель (он же Планерское) – дивное местечко, сотворенное
богами в минуту наилучшего расположения духа и наивысшего творческого
вдохновения, однако дороги тут препоганые, засыпанные какой-то колючей горелкой
поверх бренных останков асфальта. Пробежка по ним (в гору, все время в гору, по
не спадающей даже к вечеру июльской жаре) – занятие утомительное и медленное.
Но уж коли ей так не в кайф опаздывать… Какая жалость, что только ей, печально
подумала Кира, бросая полные надежды взгляды на кипарисовую аллейку, ведущую к
местному отделению милиции. Почему Алка назначила встречу именно здесь? Ну, она
известная фантазерка. Главное, встретиться сговорились в пять, а сейчас уже
четверть шестого! Кира вполне успела бы забежать домой, принять холодный душ и
что-нибудь проглотить, а то ее даже подташнивает от голода и усталости.
«Перекупалась и перегрелась», – подумала
Кира и обреченно поковыряла платформой черную горелку, вообразив, как обрушится
на нее Алка.
«Дитя, – скажет, – малое,
неразумное! Hимфа зачуханная! Чего лезть в воду, коли не знаешь броду? И на
черта жариться под солнцем, если я каждый год, регулярно, с тебя, с обгорелой,
по семь раз лоскутья снимаю?» Именно это и скажет Алка – как только появится:
через минуту, через четверть часа, а то и… через час! Вот забавно: Кира готова
спорить на свой несравненный «Ролекс», что Алка скажет именно это. А вот за то,
что подруга появится хотя бы в течение ближайшего часа, Кира не поставит даже
одну из своих поганеньких «вьетнамок». Причем еще не родился на свет человек,
на встречу с которым Алка пришла бы вовремя…
«Нет, родился!» – с изумлением перебила Кира
свои обличительные речи. Этого человека звали Мэйсон Моррисон, и он был главой
корпорации «Моррисон, Сэлвидж и K°». Именно Мэйсон от имени своей компании в марте
сего года предложил госпоже Москвиной (Кире) и госпоже Вихновской (Алке)
подписать некий контракт… Именно Мэйсон подарил тогда Кире и Алке по «Ролексу»:
в залог вечной дружбы, как пояснил он, искательно заглядывая в холодные
серо-голубые Кирины и жаркие жгуче-черные Алкины очи. Но поскольку ни в тех, ни
в других Мэйсон не прочел желанного «да», он наполнил свои собственные
орехово-карие небольшие глазки стоическим терпением и объявил, что все
понимает: дамам надо подумать.
«Да уж!» – подумали дамы. Мэйсон предлагал им
совершенно сказочные условия для жизни и работы! Но дамы пока еще колебались.
Все-таки решиться, выражаясь по-старинному, на измену Родине – это не туфельки
новые купить!
«О господи! – с внезапным ощущением
близкого и вполне доступного счастья встрепенулась Кира. – Да что ж я
мучаюсь-то, скажите на милость? Вон же «Обувь – одежда», я сейчас куплю
что-нибудь человеческое на ноги. Немедленно! А Алка, если появится, пусть ждет.
Ничего, не треснет».
Она рванулась к двери в «Обувь – одежду», находившуюся
в двух метрах от входа в отделение, однако ее ожидало сильнейшее разочарование:
дверь оказалась запертой на засов с висячим амбарным замком. И Кира вспомнила,
что за всю неделю отдыха ни разу не видела ее открытой.
Могучий четырехугольный сержант с
«жовто-блакитными» лычками на погонах (знак принадлежности к радяньской милиции
великой и древней незалежной страны Хохляндии), заметив огорчение на Кирином
лице, любезно расшифровал содержание выцветшей до однородной белизны записки,
прикрепленной чуть выше засова: «Ушла на базу».
Кира взглянула на сержанта неодобрительно:
судя по виду записки, продавщица «Обуви – одежды» ушла на базу в непредставимо
давние времена – столь давние, что впору было объявить всесоюзный розыск, а не
торчать тут, подпирая и без того крепкие стены да болтая с девушками. Впрочем,
вполне возможно, всесоюзный розыск и был некогда объявлен… но канул в Лету
вместе со всем Союзом.
Ладно, ушла на базу, так ушла, слишком
огорчаться не стоит. Вот появится (когда-нибудь) Алка – и они вместе добредут
до универмага, это каких-нибудь сто шагов. Кошмар… но там уж наверняка сыщутся
какие-никакие босолапки для бедных Кириных ножек.
Кира со стоном пошевелила пальцами. Конечно,
легче сейчас пройти сто шагов до универмага, чем двести – до дома, где они с
Алкой снимали квартиру и где у Киры, конечно, были другие босоножки.
«Еще минута, и я упаду с этих треклятых
платформ!» – с ужасом подумала Кира. Она стиснула зубы, но сквозь узкую щель
прорвался невольный смешок. Алка собиралась произвести фурор – появиться не
одна, а с новым кавалером. «Увидишь – упадешь!» – было торжественно обещано.
Кира в сомнении покачала головой, но даже это
слабое движение едва не сбило ее с ног.
Кто-то вкрадчиво кашлянул рядышком, и Кира
увидела того самого сержанта.
– Устали, барышня? – задушевно
спросил он. – Может, присядете? Туточки, близенько, в холодочке?
Он сделал широкий жест в сторону гостеприимно
распахнутой милицейской двери. Кира несколько опешила, однако почти сразу
углядела два полуразвалившихся деревянных ящика, лежащих под общипанным
кипарисом и выполнявших роль садовых скамеек. Значит, сержант под словом
«присесть» не подразумевал ничего такого…
Однако, судя по запаху, местечко «туточки, в
холодочке» частенько исполняло также роль общественного туалета, поэтому Кира
ответила сержанту сдержанной улыбкой и демонстративно поглядела на запястье,
отягощенное американским золотом: некогда, мол, мне тут рассиживать!
А между тем «Ролекс» показывал уже семнадцать
тридцать…
«Нет, я все понимаю: новая любовь, красоты
Карадага, то-сё, но не до такой же степени?!» – сердито фыркнула Кира и сделала
несколько мучительных шагов по аллейке, пытаясь избавиться от пристального
милицейского взгляда в середину груди. Казалось, тот пытается выяснить, имеется
ли под Кириным топиком лифчик – или нет. Причем вид у сержанта был такой, будто
он не прочь от визуального контакта перейти к тактильному. Кира на всякий
случай сделала суровое лицо и, пытаясь напомнить сержанту о его основных
обязанностях, застыла перед щитом с листовками, над которыми линялыми, еще
советскими, буквами было начертано: «Их разыскивает милиция».
