Зачем, ох, ну зачем она все это устроила?
«Галатея», счастье человечества, жизнь – все это, может быть, и прекрасно, да
разве испытывала Кира хоть раз при работе, и даже при успешном ее завершении, и
даже вообще в жизни, такой восторг, который она испытала в объятиях Максима? И
дело даже не в «величайшем духовном богатстве человечества». Впервые Кира
поняла, что отнюдь не байки, не сказки все эти разговорчики о вечных поисках
своей второй половинки. Они дышали в лад, и сердца их стучались друг в друга, и
руки ощущали другого, незнакомого, так, словно всю жизнь искали именно этого
ощущения, этого живого тепла. Бессильны слова, да и нет их вовсе, кроме одного:
люблю…
А если… если забыть про все остальное? Если,
увидев в аэропорту Максима, броситься к нему и сказать: «Я твоя, и все, что
принадлежит мне, принадлежит и тебе. Нет нужды избавляться от меня – живая я
принесу тебе гораздо больше пользы. Если ты не способен быть счастлив без этих
несчастных денег – они будут у тебя. Хочешь жить в Штатах – пожалуйста! Только
не покидай меня. Позволь видеть тебя каждый день, и касаться твоих губ, и
вдыхать твой запах, и засыпать в тепле твоих рук, под твой равнодушный, лживый,
задорого купленный шепоток…»
Вот именно! Собери клочья своей растоптанной
гордости, Кира! Все, что он сделал, он сделал не ради тебя, а ради другой
женщины. Этой самой Сашечки-Шурочки. Де-тек-тив-щи-цы…
И вдруг с болезненной, нет, убийственной
ясностью Кира поняла, что на Карадаг с Алкой отправился отнюдь не задастенький
Фридунский. С ней был Максим, и подруга не соврала, посулив Кире: «Увидишь –
упадешь!»
Упала. На самое дно упала, ниже – некуда!
– Что-то я не пойму, – раздался
рядом недоумевающий говорок, и Кира, напряженно сдвинув брови, какое-то время
смотрела на таксиста, прежде чем вспомнила, кто это и как здесь оказался.
– В чем дело?
– Да вон, видишь? – Таксист мотнул
головой назад: – Уже полчаса бежит за нами какой-то «москвичок», на пятки
наступает. Я под сто пятьдесят иду, а он все висит на хвосте и висит. Что там
за автогонщики, что за каскадеры такие сидят?!
Кира откинулась на спинку. Руки безвольно
упали на колени. Eй не было нужды оборачиваться, чтобы поглядеть на загадочный
«Москвич». Всей кожей, всем существом своим она чувствовала, знала, кто это.
Каскадеры, каскадеры, каскадеры!
– Во, сигналят, – озадаченно
пробормотал таксист. – Может быть, что-то случилось? Остановиться, что ли?
И он сбросил скорость.
– Не надо! – Кира схватила его за
руку, и в этот миг свет беспощадно залепил кабину. – Они гонятся за мной!
Мгновение таксист смотрел на нее
остановившимся взором, беззвучно шевеля губами, потом резко нажал на тормоз.
«Волга» возмущенно завизжала и остановилась.
– Нет! – отчаянно вскрикнула Кира,
хватая таксиста за руку. – Они убьют меня!
Тот сбросил ее руку, словно ядовитую змею.
– Крутые, да? – пробормотал
прыгающими губами. – Нет уж, сами разбирайтесь, если крутые!
И с проворством, очевидно, отработанным долгой
практикой, выскочил из автомобиля, встал, подняв руки, залитый светом фар
подлетевшего «Москвича».
Выскочили двое.
– Мужики, мужики, все о`кей, –
донесся до Киры перепуганный голос шофера.
Не обращая на него внимания, двое с двух
сторон сунулись в «Волгу», схватили Киру за руки, как в пьесе Бертольта Брехта
«Кавказский меловой круг». Потом оба враз отпустили ее.
– Выходи лучше, – посоветовал
Новорусских, и Кира послушалась.
Новорусских тотчас вцепился в ее плечи и
втолкнул на заднее сиденье «Москвича», а сам встал рядом, придерживая дверцу и
не без замешательства глядя на Максима, который вдруг схватил таксиста за
грудки:
– Что она тебе говорила? Что?
– Гово… вори… – запрыгал губами
таксист, голова которого моталась так, что чудо как не отваливалась, – …рила,
не оста…ста…навливайся, они меня у-у-убьют!
– Убьют! – бешено крикнул
Максим. – Убьют! Что ж ты остановился, сука? Как ты посмел остановиться?
Ах ты…
Вцепившись в комок шоферской рубахи левой
рукой, он замахнулся правой, обмотанной какой-то тряпкой. Однако Новорусских
издал громоподобный протестующий рык, и Максим не ударил таксиста, лишь с силой
отшвырнул его от себя, так что тот влип в желтый бок своей машины – и с
вытаращенными глазами сполз наземь. Впрочем, он довольно быстро восстановил
дыхание и обрел способность соображать, потому что уже в следующий миг ужом
скользнул на брюхе под защиту колес и заблажил оттуда:
– С ума сошел! Сам не знаешь, чего тебе
надо!
– Тварь! – рявкнул Максим, пнув в
бессильной ярости колесо. – Как будто не нижегородец!
– Максим, теряем время! – сердито
прикрикнул Новорусских, и тот, напоследок шарахнув ногой по ярко-желтому боку,
так что название автопредприятия «Нижегородец» подавилось вмятиной, вернулся к
«Москвичу».
– Санька, сядь за руль, – попросил
он. – А я сзади. Нам поговорить надо.
– Нет уж! – отказался Новорусских,
тяжело умащиваясь рядом с Кирой. – Сам веди свою таратайку. Я вообще не
пойму, как ты из нее скорость выжимаешь. Мне подавай что-нибудь покрепче:
«Чероки», «Мицубиси», «Тойоту», «Даймлер», «Патрол»… – Он хихикнул: – Или
«Шевроле»… Давай, давай, не тяни время, – прикрикнул он на Максима,
который в растерянности держался за дверцы, но все еще не садился за
руль. – Саша и Василий Иваныч уже давно в аэропорту, они там, наверное, с
ума сходят. Сколько можно откладывать эту чертову регистрацию?!
Максим вскочил в автомобиль, бросив быстрый
взгляд на Киру, – и с места взял такую скорость, что пассажиров прижало к
спинке сиденья.
– Только не говори, что здесь родной
двигатель! – пытаясь перекрыть рев мотора, воскликнул Новорусских. –
«Мерсовый», что ли?
Максим только кивнул – и еще набавил скорость.
С воем и ревом просвистели они по проспекту
Гагарина и слетели по Автозаводскому мосту так стремительно, что Кира ничуть не
удивилась бы, перелети они на крутом спуске через бортик. Гораздо сильнее,
впрочем, удивляло, насколько мало взволновала ее перспектива кануть в черные
волны Оки.
Саша, значит, уже в аэропорту. Максим,
очевидно, должен передать ей термостат. Ну и чудно: устроить такую цепь засад
на Кирином пути и не суметь вскрыть ее квартиру без ключей. Рисковали Максим и
вся его банда: а вдруг случилось бы что-то в дороге? А вдруг Кира прозрела бы
раньше и ускользнула от своего охранника где-нибудь на полпути?
