– Ты не лопнешь, деточка? – спросила Скрябина, в изумлении открыв рот.
– Не лопну, – промычал Белый, усиленно жуя.
– Всё нормально. Голодное детство, деревянные игрушки, прибитые к полу. Понимаешь? До сих пор сказывается, – ответила за мужа Алёна.
– Понимаю, – кивнула Ольга. – Судьба – дама капризная: сегодня ты на коне, а завтра под его копытом.
– Точно, – сказал Богдан и отложил вилку. Основную часть ужина он уже проглотил, остался десерт. – Мне знаете, во всей этой истории одного человека жаль.
– Какого?
– Безвинно осужденного.
– Я про него вообще забыла, – сказала Алёна.
– Про него все забыли, – ответил Богдан. – А человек пострадал ни за что.
– Богдан, во-первых, не ты его посадил, не тебе и отвечать, – вмешалась Ольга. – Во-вторых, кто его подставил, уже наказаны. Тем более умер он на зоне. Человека не вернуть.
– А честь и достоинство не играет роли? – спросил Белый с лёгким украинским говорком. Когда он волновался акцент усиливался, и русское Г превращалось в фрикативное ГХ, получалось – игхрает.
– И что ты предлагаешь? Пойти и рассказать, как было? Без доказательств. Кто тебе поверит? – не выдержала Алёна.
– Никто, – согласился фотограф.
Как это было
Редактор журнала "Факт" Веня Гольдман напряженно смотрел в окно, но там кроме кирпичной стены старой фабрики и краешка реки Яузы, ничего не было. Веня вздыхал, думал, опять вздыхал, но нужная мысль так и не приходила. Голова с утра трещала по швам и сосудам, как трещал в ушах Гольдмана голос инвестора, распекавшего его вчера за падающие тиражи. Угроза закрыть журнал за нерентабельность висела над ним как весенняя сосулька, вот-вот рухнет на головы прохожих. Ах, как не хотелось терять руководящий пост в самом крутом, как говорили в тусовке, печатном издании страны. Но идея всё же родилась.
– Знаешь, что нам сейчас нужно? – Веня вальяжно растянулся в кресле. Гольдман носил клетчатые пиджаки а-ля восьмидесятые, длинные редкие волосы, потел и гримасничал.
– Нет, – раздражённо ответил Богдан Белый, сидя в кресле напротив.
– Голая правда! – выпалил Веня, приподнялся и ткнул в своего лучшего фотографа изгрызенным карандашом. – Только представь. Солидный глянцевый журнал публикует серию под рубрикой "Неизвестная Россия в лицах". А там бомжи, заброшенные фабрики, ветераны войны в бараках, матери-одиночки, олигофрены.
– Тюрьмы, – подхватил Богдан.
– О! Там вообще кладезь неизвестного для широкой публики. Решено! Собирайся ты, братец, в командировку.
Гольдман оформил по своим каналам пропуск в закрытое учреждение. Фотограф Богдан Белый запасся тюремной валютой – сигаретами и чаем, пригодятся для дела, и отправился во Владимирский Централ. Одноимённая блатная песенка прилипла к языку и не отпускала всю дорогу. Про ветер северный, про этапы из Твери, про тяжкий груз на сердце. Всё Богдан вспомнил. Но когда зашёл в кирпичное здание Екатерининских времён, опешил. Его недавно отремонтировали, и выглядело всё прилично. Никаких тебе казематов с облупившейся краской, как представлял фотограф. Учреждение европейского уровня. Даже запах удивил. Пахло кофе и круассанами.
В главном здании Богдан заверил бумажки и пошёл в пересыльный блок. Интерьеры здесь были скромнее, ремонт до них так и не добрался. До половины крашеные стены, скрипучие двери, свет от лампочек, режущий глаза, и колючая проволока на заборе за окном. Настоящая тюрьма, и никаких тебе круассанов.
В комнате для свиданий Белый соорудил выездную фотостудию: подобрал задний фон, чтобы и стена, и решётка попадали в кадр; выставил свет; установил фотоаппарат на штатив. К нему приводили осужденных. Стриженные в ноль, осунувшиеся, с нездоровой кожей и наколками по всему телу, с озорными огоньками в глазах заходили бывалые зеки, плюхались на стул и быстро осматривали помещение и фотографа. Чем здесь можно поживиться? Совсем другое дело "свежая кровь". Мужчины, попавшие в заключение впервые, с тревогой и непониманием наблюдали за происходящим. Им, конечно, никто не объяснил, зачем всё это нужно. Богдан угощал зеков куревом, они немного расслаблялись и позировали с удовольствием.
– Гражданин фотограф, а мы с Вами раньше не встречались? Мне лицо Ваше знакомо, не пойму, откуда, – голубоглазый заключенный не терялся в незнакомой ситуации.
Богдан Белый оставил в покое камеру, подошёл к сидящему на стуле физруку, снял очки и сел напротив.
– Макс, неужели забыл?
– Ты? – Штурц округлил глаза. Страшная догадка вспыхнула в мозгу, как молния. Столько лет прошло с тех событий. Почему сейчас?
– Я, – кивнул Богдан.
* * *
Май рьяно вступил в свои права. Припекало даже за городом, даже в лесу. Тот день за год до поездки во Владимирский Централ Богдан Белый провёл на съёмках. Снимали на природе, далеко. В Москву вернулись затемно. В машине он включил телефон. Он всегда его выключал, посторонние звуки отвлекают от работы, а он этого не любил. На экране всплыло сообщение и три пропущенных звонка, номер не определился. Фотограф нахмурился. Незнакомцы не столько пугали, сколько были неприятны. В последние годы он сузил круг общения до минимума: только работа и пара близких друзей. Однако сообщение заинтересовало настолько, что он сразу набрал неизвестный номер.
– Привет, Витя. Как жизнь? Какая у тебя есть неожиданная информация, которая меня заинтересует?
Посёлок элитной недвижимости "Дубравушка" находился в экологически чистой зоне Подмосковья на берегу Москвы-реки. Так гласила рекламная брошюра. Он, действительно, утопал в зелени, радовал жителей помпезной набережной, фонтанами, малыми и большими архитектурными изысками. Даже в полночь родной посёлок встретил Богдана яркими огнями. Охранник у пропускного пункта поднял руку в приветствии и открыл ворота. Дом Белого тоже не казался спящим. В гостиной горел свет. Богдану было бы приятно знать, что жена ждёт его с работы допоздна, но он давно перестал себя обманывать.
– Алёна, ты не спишь?
Глупый вопрос. Разве он не видит? Алёна уснула в кресле. На столе – рюмка и пустая бутылка. Мужчина отнёс жену в спальню и уложил в постель. Посидел рядом. Богдан Белый познакомился с ней на пике своей и её карьеры. Он – успешный фотограф, она – известная модель. Алёна родилась в Москве и была немного инфантильна. Рыжая копна, бледная кожа, кошачьи с зеленью глаза и поддержка всемогущего папы, а потом амбициозного мужа помогли ей завоевать модный подиум. Карьера модели сложилась в два счёта. Светская публика была от неё без ума. Лёгкая и общительная, Алёна зажигала на вечеринках и дружила со всеми. Она боролась за этичное обращение с животными и презирала обладательниц шуб.
– От убийства животного до убийства человека – один шаг, – любила цитировать она Льва Толстого.
Их союз был задуман на небесах. Правда, Алёна так не считала и долго не обращала внимания на ухаживание невзрачного мужчины в чёрной водолазке с хвостом русых волос. Много таких вокруг неё крутилось в то время. Однажды на рауте в загородном доме восходящей телезвезды девушка стояла в гостиной и смотрела в окно. Хозяйский щенок выбежал из дома и бросился под колеса подъехавшей машины. Молниеносная реакция фотографа спасла собаке жизнь. Алёна присмотрелась к Богдану. А, что, вполне симпатичный.
