– Брось смычок, – сказал он сквозь окровавленные зубы.
– Не смей! – прорычала Рез.
«Мертый груз», – повторил Лео.
Август услышал, как звякнула цепь, почувствовал, как остальные Клыки двинулись к нему – а скрипка так и лежала в ярде от него, застряв между расщепленными досками.
– Эй, босс!
Август встретился глазами с Рез, заметил, как что-то блеснуло у нее в руке, и, прежде чем он успел остановить ее, она вогнала нож Клыку в ногу. Мужчина взвыл и отпустил Рез, но прежде успел полоснуть ее по горлу.
И тогда у Августа вырвался низкий, животный вопль. Он заставил себя прыгнуть – не на убийцу, а к скрипке. Чужие руки вцепились в него, но Август, не обращая на них внимания, схватил скрипку и ударил смычком по струнам.
Первая нота получилась жесткой и резкой, и Клыки отпрянули, зажав уши руками, как будто это могло спасти их. Но было поздно. Они опоздали.
Со второй нотой запал покинул их.
С третьей они попадали на колени.
Август оставил мелодию таять в воздухе и кинулся к Рез. Он выронил скрипку и опустился на пол рядом с девушкой.
– Останься со мной, – сказал он, прижав ладонь к ране. Кровь пузырилась у него между пальцами, слишком много крови. Она пачкала его кожу, делала пальцы скользкими. Так много красного, и все это – не свет.
Рот Рез открылся и закрылся, но с губ не слетело ни звука.
Грудь девушки судорожно поднималась и опускалась.
– Останься со мной. – Слова прозвучали умоляюще.
Август вырвал тысячу душ, но это было совсем другое дело – чувствовать, как жизнь утекает вместе с кровью у него под руками, и не иметь сил остановить этот поток. Во всех вырванных им душах он очень редко видел такую смерть и никогда не ощущал, как та сочится у него между пальцами. Жизнь растекалась по полу, и вот настал жуткий миг, когда она иссякла. Лаура Торрез перестала быть личностью и стала телом. Никакого перехода, никакого облегчения – она просто ушла и все, ушла, ушла, ушла!
Руки Августа соскользнули с раны на горле Рез. Ее глаза были открыты и пусты, и красный свет трепетал на ее лице. Не ее, конечно, – их. Полная комната изуродованных душ, ожидающих, пока их вырвут.
Август положил тело Рез и встал. Он шел между Клыками, и окровавленные пальцы касались их кожи.
Клыки шепотом перечисляли свои грехи, но Август не слушал. Ему было плевать. Их исповеди ничего для него не значили.
Он гасил их свет, вырывал их души, его тело гудело от резкого прилива силы, все чувства обострились до боли. Наконец остался лишь один.
Тот человек, что убил Рез.
Его губы шевелились, душа потом проступила на коже, но Август не протянул руки, чтобы вырвать ее. В сознании его всплыли слова Лео – не приступ безумия, а воспоминание, – воспоминание о той ночи, когда он рассказывал Августу про боль и про то, почему он так часто использует ее.
«Наша цель заключается не в том, чтобы принести мир, – сказал его брат. – Мы даруем кару».
Август наблюдал, как душа мужчины погружается обратно под кожу, смотрел, как тот начинает воспринимать окружающую действительность.
«А почему бы им не пострадать за свои грехи?»
Клык моргнул, рот его искривился, но, прежде чем он успел заговорить, прежде чем он успел хоть что-то сказать или сделать, Август врезал ему ботинком по раненой ноге, и мужчина скрючился, схватившись за бедро. Август прижал его к полу, ухватился за стальной ошейник у него на шее.
– Смотри на меня, – приказал Август и сжал пальцы. Металл изогнулся. – Как оно тебе?
Мужчина не мог ответить. И дышать он тоже не мог. Он держался за ошейник, царапал его, хватал ртом воздух, а красный свет его души снова подступил к поверхности и хлынул Августу в руки.
Он ударил его, словно лед, холодный и резкий до боли, и эта боль заставила Августа опомниться и осознать, что он делает. Что он сделал.
Август отшатнулся, но было поздно. Свет погас, и осталось лишь скорченное тело: глаза выжжены, рот распахнут в безмолвном крике, вокруг смятого ошейника красные и фиолетовые следы.
Августа замутило.
У него все болело от давления присутствия душ, и он жалел, что не может вытошнить их, выбросить вес столь многих нежеланных жизней. Но что толку в сожалениях? Эти души теперь были его частью, сплавились с его костями и текли в его жилах.
Грудь сжало, и Август непроизвольно поднес руку к тому месту, где топор пробил бронежилет и форму, но не сумел нанести рану.
– Группа Альфа, ответьте.
Август посмотрел на свои руки, залитые кровью Рез. Она засыхала у него на руках, липкая и холодная.
– Группа Альфа!
Август всегда ненавидел кровь. Она была того же цвета, что и души, только пустая, бесполезная с того мига, как покидала жилы.
– Август!
Он заставил себя собраться.
– Я здесь, – сказал он, сам испугался спокойствию собственного голоса, тому, как ровно он звучит, хотя в глубине души ему хочется кричать. – Мы попали в засаду. – Он перевел взгляд на разбитое окно, где из темноты смотрели красные глаза. – Рез погибла.
– Черт! – Значит, Филлипс. Только Филлипс ругался по комму. – А остальные?
– Погибли, – повторил Август.
Одно простое слово. Никакой грязи.
– Как рассветет, мы пришлем отряд за телами.
И голос Филлипса исчез. В комме замелькали другие голоса, но никто из них не обращался к Августу. Он подобрал смычок и скрипку, эти маленькие вещественные части его самого, потом дал работу рукам – разложил люминофоры, чтобы обезопасить трупы.
Трупы – еще одно простое слово, не отражающее действительность, неспособное описать нечто, бывшее прежде личностью и ставшее теперь всего лишь пустой оболочкой.
Через некоторое время сквозь шум помех прорвался знакомый голос.
– Август, – сказала Эмили, – тебе следует вернуться в Компаунд.
Ее голос звучал так же ровно, как и его собственный. Август проглотил «нет, нет, нет» и вместо этого сказал:
– Я жду… Мне нужно подождать.
Эмили не спросила почему – значит, поняла, о чем он.
Насилие порождает насилие, жестокость создает монстров.
Первыми явились малхаи в холле – восстали, словно призраки, из тел убитых солдат. И он их уничтожил. Потом пришли малхаи у потушенной свечи, возникли рядом со словами, написанными кровью, и их он тоже прикончил. А потом дошла очередь до Рез.
Ее убийство было делом секунды, но, казалось, прошла целая вечность, прежде чем появились извивающиеся тени.
Август сжал смычок. Ночь судорожно вздохнула – и вот среди трупов уже стоял монстр.
