– Как ты выжила той ночью? Я… Было столько крови… – Он остановился, не в силах найти слова.
Чарли посмотрела на него, на знакомое лицо, которое почему-то смотрело на нее враждебно. Раньше она пыталась собрать для него связную историю, но на этот раз просто заговорила.
– Не знаю, – сказала она. – Я… не помню целый кусок, и когда пытаюсь думать о нем, мысли… уворачиваются, как будто натыкаются на что-то острое.
Пока она говорила, отчужденность во взгляде Джона постепенно уходила.
– Я уже попадала в костюм, – продолжила она. – Думаю, я каким-то образом поняла, как можно выбраться или, по крайней мере, какую позу нужно принять.
Она беспокойно посмотрела на него; его взгляд вновь похолодел.
– Но я так и не понимаю. Как у тебя получилось выбраться… без повреждений?
Он снова перевел взгляд вверх, а потом вниз, словно на осмотре.
У Чарли сперло дыхание. Она отвернулась от Джона и уставилась на парковку за окном.
– У меня не получилось, – сказала она сдавленным голосом.
Джон не ответил, пытаясь уловить в полупрофиле Чарли хотя бы какие-то знакомые – или незнакомые черты.
Она говорила абсолютно верные вещи с абсолютно верной интонацией, и от ее намеков – больше чем намеков – на неизбежную травму, которую она получила в ту ночь, у Джона все сжималось внутри.
Она смотрела куда-то в пространство, сжав зубы, словно переживая внутреннюю борьбу, и Джон почувствовал внезапное желание приблизиться, взять ее за руку и предложить помощь. Вместо этого он взял вилку и начал есть, глядя в свою тарелку, а не на Чарли.
Она знает, что я делаю, подумал он, мрачно работая челюстями. Она дает правильные ответы. Тот еще из меня детектив. Джон отправил вилку в рот и украдкой посмотрел на нее; Чарли все еще разглядывала парковку. Он проглотил еду и прочистил горло. Но тут она снова повернулась к нему и заговорила первой.
– После той ночи мне надо было уехать, – сказала она.
Ее голос звучал хрипло и лицо было напряжено, будто черты стали резче, чем раньше.
– Мне надо было бросить все, Джон. Абсолютно все. То, что случилось здесь, наложило тень на всю мою жизнь, а уж в последние пару лет… и даже раньше… В общем, это продолжалось всю жизнь.
Она подняла на него взгляд, а потом посмотрела в сторону, быстро моргая, как будто сдерживала слезы.
– Я хотела стать другим человеком. Иначе я бы просто сошла с ума. Я знаю, это клише – думать, что, поменяв одежду и прическу, ты изменишь свою жизнь, – сказала она с ироничной полуулыбкой и перекинула длинные волосы через плечо, – но я не могла навсегда остаться твоей Чарли, этой наивной маленькой девочкой, которая боится собственной тени, живет в тени. Честно говоря, я даже не понимаю, что ты видел в этой девочке – эгоистичной, рассеянной, жалкой.
Она произнесла последнее слово так язвительно, что почти затряслась, будто от судороги, и с таким презрением во взгляде, будто на нее накатила волна ненависти к прежней себе.
– Я никогда не видел в тебе ничего подобного, – тихо сказал Джон и опустил голову.
Он провел вилкой по краю тарелки, не зная, что сказать. Потом заставил себя поднять взгляд. Лицо Чарли разгладилось, но теперь она казалась обеспокоенной.
– Но я все та же, – сказала она срывающимся голосом и пожала плечами.
Он не мог ей ответить, не знал, с чего начать. Чарли закусила губу.
– Все же ты так думаешь, да? – сказала она, чуть помедлив.
Джон заерзал на стуле от неловкости, но Чарли продолжала.
– Джон, пожалуйста, объясни – я не понимаю. Если ты думаешь, что я – это не я, то… кто же я? Кем ты вообще меня считаешь?
Она явно была растеряна, и Джон снова почувствовал, что колеблется.
– Я думаю… – он сделал движение рукой, словно хотел ухватить воздух, но не смог. – Чарли, после того, что я видел! – воскликнул он и резко прервался, вспомнив, что кругом люди.
Он огляделся по сторонам, но на них никто не смотрел: народу в ресторане было немного, но все были заняты. Посетители разговаривали со своими спутниками, а официанты – друг с другом.
– Я видел, как ты умерла, – сказал он, понизив голос. – Когда ты вошла в то кафе на следующий день, Чарли, я хотел поверить, что ты жива… я до сих пор хочу в это верить, но я… я видел, как ты умерла, – беспомощно закончил он.
Чарли медленно покачала головой.
– А я говорю тебе, что я жива. Почему тебе этого недостаточно? Если ты хочешь мне поверить, то почему не веришь?
Боль в ее голосе пробудила в нем острое чувство вины, но он спокойно встретил ее взгляд.
– Просто мне лучше знать правду, чем верить в то, что делает меня счастливым.
Чарли посмотрела на него испытующе.
– И какова же, на твой взгляд, правда? Кто… – Она сглотнула и начала снова. – Кто, по твоему мнению, такая я, если я – это не я?
Джон вздохнул.
– Я много думал об этом, – сказал он наконец. – Если честно, почти постоянно.
Чарли слабо кивнула, почти не двигая головой, как будто боясь его спугнуть.
– У меня было много мыслей, то есть… теорий… м-м…
– Каких, например?
– Ну… – Джон почувствовал, как горят щеки.
Не стоило с ней встречаться.
– Джон?
– Может… может, я подумал, что ты – Сэмми, – пробормотал он.
Она посмотрела на него непонимающе, как будто не расслышав, а потом ее глаза расширились от удивления.
– Сэмми нет в живых, – сказала она сдавленным голосом.
Джон перевел взгляд на потолок и сжал виски руками.
– Да, – ответил он и снова посмотрел ей в глаза. – Но, Чарли, пойми: у меня нет доказательств. И у тебя тоже. Что последнее… ты помнишь о Сэмми?
– Ты знаешь ответ, – сказала она тихим ровным голосом.
– Ты видела, как его похищают, – продолжил, помедлив, Джон. – Похищают, но не убивают. Это сделал Дэйв, то есть Эфтон – Капкан. А если его не убили? Если Уильям Эфтон воспитал Сэмми, научив своим трюкам? Если безумный убийца специально готовил ее, чтобы заменить Чарли после смерти? Кроме того, Сэмми – это сокращение и от Саманты. Про это я забыл. Может, Сэмми всю дорогу была девочкой.
Чарли сидела напротив, не двигаясь и как будто не дыша. Она подняла взгляд, и он прервался – Чарли засмеялась, почти маниакально, будто в любой момент могла сорваться на плач. Но Джон попытался робко улыбнуться в ответ.
– Ох, Джон, – сказала она наконец-то. – Я даже не… Ты понимаешь, что это бред?
– Разве мы не видели вещи и побредовее? – возразил он без особого жара.
