Громкий свист пронесся по пещере, отлетая эхом от стен. Пламя в светильниках всколыхнулось. Тени задрожали.
– Повторите! – прорычал стражник братьям, и хозяину пещеры ответил нестройный хор трех голосов:
– Да будет ночь…
– А-а-ахс, – проскрипел Богомол, уставившись на голубоглазого хризалиду. Лишенный языка, тот не мог поздороваться, и, изобразив вполне искреннее мучение, глухо ударился лбом об пол. Богомол казался удовлетворенным – Франц и сам не знал, как смог это понять, ведь на хитиновых «лицах» насекомых не отражаются эмоции.
Впрочем, этот Богомол был иным.
Разумным.
И очень опасным.
Подтягивая жирное бледное пузо, Богомол двинулся вперед, и падающая от него тень накрыла мальчиков и хризалид целиком.
– Я вас-с с-слушаю.
Темноглазый стражник встал и прижал руку к своему часто пульсирующему сердцу:
– О Хранитель Лжи, да будет тень ваша бесконечна! Эти двое лживых людишек явились к королю Лиану, требуя, чтобы их проводили к вам…
Странно было видеть, как со злобного стражника слетела вся спесь и он мигом превратился в угодливого лакея. Казалось, если Богомол позволит, хризалида бросится целовать его уродливые хитиновые лапы.
– Ах-х-хс, – проскрежетал Богомол, вперив бледные глазищи в мальчишек. – Я з-з-знал, что они придут. Они вс-сегда приходят с-сюда… – В его голосе слышалась то ли насмешка, то ли возмущение. А может, предвкушение. – С-с-стало быть, вы пришли с-с-сюда по Стезе, маленькие лгуны?
Франциск затрясся, а Филипп, смертельно бледный, неотрывно смотрел остекленевшими глазами на чудовищного Богомола и, казалось, был готов упасть в обморок.
Хранитель Лжи неторопливо пополз к своему трону, подтягивая за собой мерзкое бледное брюхо.
– Ес-сли вы пришли с-снять первую печать, – проскрежетал он жвалами, – то наверняка знаете, что будет с-с-с вами, когда вы не сможете пройти ис-спытание!
Темноглазый стражник широко оскалился и высунул липкий язык, с насмешкой глядя то на Франциска, то на Филиппа.
Богомол остановился у трона. Развернул башку и глянул на близнецов.
– Ну-с, я жду ответа, маленькие лжец-сы.
– Отвечай!
Стражник стукнул Франца древком.
– Нет, – выдохнул Франц.
Стражник возмущенно заклекотал, прошипел:
– Нет, Хранитель! – и подкрепил эти слова таким тычком в спину мальчика, что тот чуть не упал.
– Н-нет, Хранитель, – ответил Франц чуть громче.
Богомол раздвинул ужасающие жвалы – расплылся в хищной улыбке.
– Вы заключили договор с Кризалис-с-сом, маленькие глупые лжец-сы. Да будет так. Но вы не пройдете дальше. О нет, не пройдете! Ваши кос-сточки побелеют и покроютс-ся трещинами, после того как пролежат на этих камнях с-сотню лет. А потом рассыплютс-ся прахом, и Эмпирей разнес-сет его по вс-сей Полуночи. Вот что вас ждет, маленькие лжец-сы…
Франциск содрогнулся и обхватил себя руками.
– Мертвый Принц-с давным-давно с-сделал меня с-стражем первой печати. Он знает: мимо меня не прос-с-скользнет ни один жалкий живой человечишка. Ибо из всех с-существ мира самое лживое – человек. Я вижу вас-с-с насквозь, и пус-сть вы еще личинки, даже не успев превратитьс-ся в имаго, вы уже нахватались лжи. Позволили неправде опутать свои сердца. Вы лгали. Вы много, много лгали, маленькие глупц-сы, и ложь успела вс-с-спухнуть в вашем нутре черными бобами. Она пус-стила в вас-с корни, оплела ваши маленькие с-сердца, а вы что делаете? Продолжаете удобрять побеги лжи каждый день и каждую ночь-с.
Богомол поднял переднюю ногу, чуть помедлил, а потом провел острым шипом по глиняной плитке. Раздался леденящий душу скрип. Франца пробил холодный пот, а Филипп съежился и вжал голову в плечи.
Слова Богомола, казалось, проникли в самое сердце Франца, и действительно на какой-то миг ему показалось, что они лишь маленькие, насквозь испорченные дети. Все моменты, когда мальчик врал кому бы то ни было, возникли в его памяти ясно и живо, будто это было лишь мгновение назад.
– Пус-сть вы маленькие личинки, я должен с-судить каждого, кто позволил опутать себя плетями лжи. Каждому да воздастся награда за правду и наказание за обман. Я – Хранитель Лжи! Тот, кто вершит правос-с-судие!
Темноглазый хризалида восторженно пискнул, упал на колени, чуть не выронив копье, и закричал:
– Да будет ночь! Да будет Истина! Да будут чисты наши сердца!
Богомол довольно задвигал жвалами.
– Чтобы открыть печать, вы должны пройти мое ис-с-спытание. Пройдете – я позволю вам с-следовать дальше по С-Стезе. А ес-сли нет…
Богомол шагнул к высокому предмету, накрытому алой тканью, подцепил уголок накидки крючковатой конечностью и потянул. Под накидкой оказались гигантские песочные часы. Блестело золото, блестело стекло, блестело множество глаз в нижней половине часов, а на самом дне багрово поблескивала кровь.
– Вот оно, мое подношение на Лжедень, – проскрежетал Богомол. – Я храню их ложь здесь, а сердца… Сердца их уже познали Истину. Ес-сли не пройдете ис-спытание, я заберу ваши глаза, маленькие лжец-сы!
«Нет!» – вскрикнул про себя Франциск. В голове потемнело, мальчик задыхался от ужаса, ему казалось, сердце сейчас выскочит из груди, и он не мог оторвать взгляда от ужасных песочных часов.
– Подойдите с-с-сюда! – приказал Хранитель Лжи.
Франц не сразу понял, что ему сказали. Темноглазый стражник схватил его за шиворот, приподнял и пинком направил к Богомолу, а затем потащил на середину пещеры Филиппа. Теперь Хранитель Лжи возвышался прямо над мальчиками, глядя с постамента, исполинский и кошмарный.
– Итак, тому, кто прис-ступит к испытанию, придется хорошенько потрудитьс-с-ся, да… А второй ос-с-станется у меня, пока первый ищет ответ. Интересно, кто будет проявлять с-силу ума, а кто вс-станет на жертвенник?
«На жертвенник…» – повторило эхо в голове Франциска. Он взглянул на брата – близнец стоял бледный, пошатывающийся от страха и от усталости. Франц разлепил сухие губы, собираясь с силами, чтобы вызваться, но…
– Я встану.
Филипп сказал это, даже не повернув головы, будто Франца не существовало.
Богомол затрясся, из жвал вылетел скрежет вперемешку с хохотом.
– А ты, оказывается, еще и трус-с-сливый лжец-с, – сказал он Францу. – Вот кто ты, личинка человека. Это говорю тебе я – тот, кто ведает правду.
Франциск почувствовал, как земля уходит из-под ног.
«Нет! Эта тварь сама лжет! Я хотел! И вовсе не боялся! Я бы…»
И все-таки в глубине души мальчик понимал: это правда. Он боялся. Даже ради спасения брата он боялся встать на жертвенник, хотя любил Филиппа – единственного из всех на целом свете.
