Лишь бы… Филипп действительно считал его братом. Не притворялся, тая в сердце ненависть. Тогда все можно решить. Все!
Вдруг из сырой белесой мути донесся тоскливый вопль. Плакальщик почуял, что его слуги сделали свое дело и сманили путников с тропы, а значит, теперь он мог прийти и утешить бедных людей.
Утешить по-своему, тем единственным способом, который он знал.
– Сюда-а-а… – выл и стенал Хозяин острова. – Бед-ны-е-лю-ди…. Сю-да…
– На тропу! – выдохнул Филипп. – Скорее!
Мальчики рванули назад, но то место, где прежде мерцал золотой песок, теперь заволокло пеленой тумана. Братья остановились там, где – как помнили – последний раз видели тропку, и принялись вглядываться в сырую хмарь под ногами, шарили руками в траве, но даже золотой крупинки не нашли.
– Лю-ди… – всхлипывал приближающийся монстр. – Я-вас-у-те-шу… Бед-ны-е-лю-ди-и… Сю-да…
Франц крепко сжал руку брата, понимая, что снова может его потерять, а Фил в отчаянии схватил палку. Но это их явно бы не спасло, и близнецы, не сговариваясь, бросились на землю, заползли в густые кусты и присыпали друг друга прошлогодними листьями, пытаясь слиться с блеклыми травами.
«Хоть бы прошел мимо… хоть бы не заметил!»
Хозяин острова тяжело пробирался по лесу, подволакивая ноги.
Шарх-шарх.
Плакальщик все ближе и ближе, а деться некуда: белесая муть окутала весь мир, ни камней теперь не видно, ни деревьев, и тропы нет… Осталось лишь притаиться в бесцветной пустоте и молиться, чтобы монстр прошел мимо.
– Лю-у-у-уди… Я-вас-уте-е-ешу-у-у… Не-пла-а-ачь-те…
Франц думал об одном: если уж погибать, то вместе. Он нашарил холодные пальцы брата и постарался пожатием сказать о своей любви и радости быть близнецом Фила – «от первого до последнего вздоха». И хотя мальчики не перекинулись ни единым словом, Франц был уверен, что Филипп все понял. Они вновь стали единым целым. Ибо «кровь крепче воды», как говаривала Мэри, а у близнецов – одна душа на двоих. Одна судьба. И жизнь одна.
Так пусть будет и одна смерть!
«Теперь я не убегу, – сказал себе Франц. – Теперь точно нет».
– Франц, – вдруг прошелестел возле самого уха Фил. – Песня…
И правда: где-то вдали зазвучали голоса, тонкие и переливчатые, словно сотня хрустальных колокольцев, звенящих в тумане.
Ооро то ооро…
Север придет,
В сонной долине
Фея поет…
Зов сикоморы
Услышишь – не жди,
Мы редко поем
Тому, кто в пути…
В тот же миг возле кустов, в которых залегли братья, вспыхнули золотые точки. Их становилось все больше и больше, и вот уже в траве запетляла узкая золотая дорожка.
Лишь раз мы споем —
А больше не жди…
– Тропа! – выдохнул Фил. – Беспамятные ни за что бы ее не зажгли. Это кто-то другой… Бежим!
Братья с треском и громким шорохом вырвались из своего укрытия на тропу, а прямо за их спинами раздалось:
– Я-вас-вижу-у-у… Ко-мне-е-е…
В белесой пелене замаячила высокая темная фигура. Плакальщик раззявил рот – точно раскрыл черную рану – и издал раздирающий душу вопль:
– Бед-ны-е-де-ти-ко-мне… Иди-те-у-те-шу… Не-бу-де-те-пла-кать…
Золотистая тропка юркнула за толстое дерево, затем нырнула в щель между двух валунов, такую узкую, что близнецы смогли протиснуться в нее лишь по очереди.
Плакальщик обогнул толстое дерево и заклекотал:
– Ку-да-же-вы…
Дойдя до валунов, он немного потоптался и с горьким плачем пошел в обход.
– За-дер-жи-те…
Из тумана теперь доносились сразу две песни. Два хора звучали нестройным многоголосьем, пытаясь перепеть друг друга. Беспамятные звали:
К нам иди —
Под звезды в туман,
И тогда не познаешь обман…
Но хор хрустальных голосков отвечал:
Ооро то ооро…
Север придет,
В сонной долине
Фея поет…
Франциск несся впереди, перепрыгивая через корни и часто оглядываясь на Фила. На одном повороте младший брат зацепился за лозу жимолости и полетел на землю, больно стукнувшись о камень.
– Фил!
Франциск кинулся к неподвижно лежащему близнецу. Глаза Филиппа закатились, он дышал тяжело, с хрипом.
А хрустальное пение звучало совсем близко, и между деревьями уже пробивался золотистый отблеск чего-то большого.
– Печать! Я вижу ее! Вижу! Давай, Фил!
Но Филипп потерял сознание.
И тогда Франциск стиснул зубы и взвалил на себя бесчувственного близнеца. Торопливо переставляя подгибающиеся ноги, мальчик пошел по тропе, стараясь не думать об усталости и страхе. Если он упадет, Плакальщик их настигнет, и тогда не будет больше ни Филиппа, ни Франциска. Останутся лишь их обескровленные тела с тремя дырами в животе да потеками черных слез.
– Сю-у-у-уда, – выл позади Плакальщик. – Я-приж-му-к-себе-и-у-те-шу-вас-бед-ны-е-де-ти…
Глотая горькую слюну, отдуваясь и пыхтя, Франциск упрямо шел по мерцающей золотой тропе к цели. Наконец он вывалился на большую поляну с гигантской сикоморой. Ее ствол обхватов, наверное, в десять уходил ввысь, а над всей поляной шатром раскинулась багровая крона. В стволе на высоте полутора метров мерцал золотой люк – такой же, что украшал пол в пещере Богомола.
– Мы дошли, Фил… Дошли!
Брат что-то простонал, понемногу приходя в себя. Его ноги волочились по земле, цепляясь за бурьян. Франциск с трудом добрался до подножия гигантского древа, осторожно посадил Филиппа на выступающий из земли корень, а сам схватился за ручку на золотом люке.
Заперто!
Мальчика бросило в дрожь: судя по горьким рыданиям и хрусту веток, монстр уже выходил на поляну.
– Ну же! Ну!
Франц дергал и дергал ручку, и вдруг из сердцевины ствола донесся кристально звонкий голос:
– Первое, первое – ключ ко второму,
Второе, второе – третьего ключ.
Слава богу, загадка была простой!
Франциск быстро наклонился к брату и непослушными пальцами вытащил из-под ворота его рубашки шнурок. Ключ из первой печати – вот он!
– Ф-ранц… – промямлил Филипп.
Но Франц не мог отвлекаться, только не сейчас. Он даже не увидел, а нащупал пальцами скважину в центре люка и поспешно сунул в нее ключ.
– Сю-у-у-да… – простонал Плакальщик.
В замке заскрежетало и щелкнуло. Потом раздался второй щелчок, крышка люка отскочила, и мальчик рывком распахнул тайник.
