Закончится хорошо для него или для Мертвого Принца?
– Но ковер… – начал было Филипп. – Такой маленький… А мы…
Он метнул взгляд на Каликса: монстр ведь больше, чем они оба, плюс Мудрец, плюс его гигантская шляпа, плюс гора посуды!
– Господин… Я же не умею летать…
– Калике. – Мудрец приподнял бровь. – У меня, быть может, есть проблемы по части сердца, но вот память работает как часы. Я помню, что Эмпирей лишил тебя сил. И все же, если вы хотите отправиться пешком… Через долины караго… и хризалид… Я не буду настаивать!
– Нет! – в один голос вскрикнули Филипп и Франц.
Они взялись за руки, переступили через блюдо и подушки и уселись у ног Мудреца. Странно, но слева даже остался свободный пятачок, может, Ветер и уместится… С серебряным румянцем на щеках, Калике последовал за братьями и притулился с краю, и вот они вчетвером (плюс десятки мимикров) сидят на ковре, да еще и со стопками подушек и сияющей горой чайного сервиза – и совсем не в тесноте!
Волшебство?
Ох уж этот Мудрец!
– Ну что? Полетели!
Братья кивнули. Мудрец дал знак мимикрам – многочисленные слуги Мудреца распределились по периметру, вцепились ручками в ковер и яростно заработали крылышками.
– Держитесь крепче!
Ребята схватились друг за дружку, Калике – хоть и был привычен к полетам – тоже вцепился когтями в край ковра, и через пару мгновений вся компания медленно поднялась в воздух.
Оранжевые и желтые искры тлеющего костра уплыли вниз, поляна постепенно уменьшалась в размерах, и совсем скоро путешественники оказались выше верхушек деревьев. Под ними колыхалось и волновалось черное море леса. Вдали у самых небес звучала тревожная песня ветра.
Мимикры затрещали крыльями громче, и в следующую секунду ковер резко взмыл вверх. Сердце подскочило и снова ухнуло в пропасть, Франц зажмурился от испуга. В лицо ударил ветер, разметал кудри. Рукава рубашки надулись и затрепетали, точно паруса. Кружки и блюдца запрыгали на блюде, зазвенели бирюльки на шляпе Мудреца, мальчишек подбросило, и они крепче вцепились друг в друга. Под ними бушевали воздушные потоки, и ковер бугрился и шел волнами, бренькая расшитыми бисером кисточками.
– Курс – на север! – отдал приказ Мудрец.
И ковер, дребезжа и звеня посудой, стремительно помчался по воздуху над бескрайними землями Полуночи.
Глава 23 о дороге на север
Ковер летел и летел вдаль.
Над путниками разверзлась бездна небес: тут и там темное полотно пронзали – точно сотня призрачных глаз – звезды. Луна еще не взошла, все окутывал мрак, лишь серебристые звездные взгляды освещали бескрайние просторы Полуночи.
Франциск осмелился приоткрыть глаза.
Ветер хлестал по лицу, спутывал волосы. Бесчисленные бирюльки, прицепленные за нитки к шляпе их провожатого, отплясывали такой лихой твист, что Франц все время уклонялся, чтобы его не задело какой-либо вилкой или пружиной. Самого же Мудреца это не беспокоило, и мальчик только удивлялся, как его лицо еще не исхлестали многочисленные цацки? Однако щеки и лоб Мудреца были чисты как первый снег – ни царапинки, ни пореза. Лишь едва заметный розовый румянец покрывал его щеки, и то, когда тот выпивал слишком много горячего чая.
Тоже волшебство?
Мудрец сидел впереди на горе пестрых подушек и смотрел вдаль. Казалось, даже не мигал. Зелено-голубые глаза были широко распахнуты и словно остекленели, глядя сквозь тьму и высматривая что-то незримое для остальных.
Франц не удержался и, вытянув шею, перегнулся через край ковра и глянул вниз. Ох, лучше б он этого не делал!
От головокружительной высоты все поплыло перед глазами, сердце упало и затрепыхалось в пятках, и сам бы Франц, наверное, не удержался, но Фил вцепился в брата и что есть силы потянул на себя.
Далеко внизу распростерлись необозримые просторы. Везде царила ночь. Серебристые ленты ручьев пересекали темные долины, далеко у горизонта тянулась широкая блестящая полоса. Неизвестная река несла свои воды сквозь могучий лесной массив.
Эти леса казались самыми дремучими на свете.
Бесчисленное войско дерев со стволами и листьями цвета сажи. Никогда они не видели солнечного света. Никогда луч восхода не касался черных крон. Как прорастали в этом мире семена трав и цветов? Не видя лучей солнца, не чувствуя его целительного тепла. Мистер Бэрил говорил, что без света ничто не может процветать. Но на этих землях было по-другому. Казалось, ничто не может расти без тьмы.
Корни этих могучих вязов, буков и дубов сосали из земли темноту вместо воды. А напитавшись мраком, расправляли корявые ветви, распускали черную будто смоль листву под бездонными небесами и наслаждались непобежденным могуществом. Да, кромешная тьма была тем, что наполняло их древесные сердца силой и мощью. Ночь была матерью тех лесов, долин и черных лугов.
Ковер пронесся над широкой долиной с несколькими водопадами. Франц видел высокие утесы, вздымавшиеся из лесного покрова будто зубы исполинских драконов. Затем пошли болота. Леса поредели, среди деревьев забрезжили оконца воды, – в черных глазах топей отражались звезды, но сами эти колодцы блестели тускло и мутно.
Затем потянулась усеянная камнями пустошь. А за нею – холмы, холмы, холмы… Кое-где их затягивала кашка редколесья. Но вот леса вновь погустели, черный покров листвы укрыл землю.
На горизонте показалась каменная гряда – словно вырезанный из черной бумаги венец. Поначалу ее было толком не разглядеть: скалы практически сливались с пропастью небес. Но ковер летел вперед, и вскоре путники совершенно ясно увидели на севере могучую горную цепь.
Калике широко распахнул глаза, околдованный видом гор. Он не отрываясь глядел на вырастающие вдали вершины. За горами небо застилала непроглядная тьма, словно там, позади этого кряжа, ничего не было.
Францу показалось, они достигли самого края мира.
«От Мельницы и до Северных гор, говорил Калике, – подумал Франциск. – Стало быть, то, что в нашем мире – Англия, заканчивается на севере этими вот горами? А что за ними?»
Словно услыхав его мысли, Мудрец торжественно простер руку вперед и провозгласил:
– Вот они – Северные горы…
Франца охватило странное волнение. Он видел горы лишь на картинках, и может, потому сейчас был совершенно поражен очертаниями исполинского кряжа? И все же – нет, не поэтому. Была иная причина. Дыхание перехватило вовсе не из-за резкого ветра, – Франциск почувствовал, как в животе разливается непонятное смятение. И другие явно испытывали то же самое: Калике замер в такой позе, что было совершенно ясно: он до глубины души поражен видом зубчатых вершин.
