Капли падали на пол, под ноги сидящему на полу Филиппу. Близнец накренился и, бессильно свесив кудрявую голову, завалился на бок.
Словно сквозь пелену тумана Франц услышал собственный крик.
– Не-е-е-е-ет!
Время замедлило ход.
Все вокруг окутала тьма.
Мгновения растворились в пустоте.
Франциск не помнил, что делал после. Не слышал своих криков, не чувствовал, как бежал к брату.
Он очнулся лишь в тот момент, когда увидел перед собой белое лицо Филиппа и его голубые глаза – все такие же удивленные, смотрящие на мир так, словно видят его впервые.
– Фил! Фил!
Франц даже не подумал, что Калике стоит за его спиной с кинжалом в руке.
Он лишь сжимал в руках хрупкое тело брата и с ужасом взирал на багровый цветок, расцветающий на его белой рубашке.
– Ф… Фил! Фил!
Слезы застлали глаза.
Франциск кричал. Пытался добиться от близнеца хоть слова.
Вдруг глаза Филиппа прояснились. Удивление пропало, взгляд стал испуганным. Фил сморгнул туман, взглянул на старшего брата и прошептал:
– Прости… Франц… так… должно… было… слу…
Он шевельнул губами и застыл, глядя голубыми глазами в пустоту.
Франц не шевелился. Смотрел в эти ледяные глаза и видел в них отражение себя и еще – рогатую голову Каликса за своей спиной.
«Нет. – Мысль была тяжелая, словно жернов. – Нет… не может…»
Послышался гул голосов. Айсиды подступили к нему, окружили.
Кто-то потянул Франца за руку, чьи-то костлявые пальцы легли на плечо.
– Нет! – заорал Франц. – Не трожьте! Не смейте! Прочь! Я убью вас! Нет, нет, нет!
Но цепкие айсидские руки подняли его в воздух. Оторвали от тела брата, увлекли назад, и хотя Франциск брыкался и отбивался так, как никогда в жизни, вырваться не смог.
Его не отпускали. Он видел, как серебряный гигант склоняет рогатую голову к Филиппу, поднимает безвольное тело мальчика на руки. Каштановые кудри рассыпались, белая рука свесилась – такая маленькая и хрупкая и совершенно недвижимая.
В торжественной тишине, прерываемой лишь криками Франца, монстр пронес тело младшего близнеца к краю моста. Калике поднял Филиппа над водой.
– Нет! – вопил, бился Франц. – Не смей! Убери от него свои руки! Не трожь моего брата!
Толпа затихла, ни звука не срывалось с уст айсидов. Они глядели на застывшую фигуру Северного Ветра с хрупким телом мальчика на руках.
Мгновение.
И тело Филиппа полетело вниз.
Послышался громкий всплеск.
Северный Ветер отступил от края моста и распрямил плечи. Высокий и сильный, гордо вздымающий голову.
Сотни мотыльков, усеявших пол, вдруг растаяли, словно ушли под землю.
Вдруг по тронному залу разнесся истеричный, захлебывающийся вопль:
– Ты! Ты! Добился! Своего!
Франциск на мгновение оторвал заплаканные глаза от Каликса. В воротах стоял Эмпирей, все тело которого было обмотано ледяными цепями. Лицо Эмпирея скривилось, и никогда еще в своей жизни Франц не чувствовал столь сильной ярости. Такой, что сражает противника лишь взглядом. В янтарных глазах Эмпирея горело пламя.
Он ненавидел.
Всей душой.
Всем сердцем.
Всем своим естеством.
– Ненавижу! – проорал он, брызжа слюнями. – Ненавижу, ненавижу тебя! Что, добился чего хотел? Будь ты проклят, навсегда ненавистный брат! Будь ты трижды проклят, Калике Мизери-и-и!
– Уведите! – пролился ледяной голос.
Франц никогда не слышал, чтобы его друг говорил так.
Каликса словно подменили.
Бьющегося Эмпирея увели, но его крики и ядовитые проклятия еще долго слышались из дальних проходов.
Франциск столкнулся взглядом с Каликсом.
Глаза серебряного монстра были холодны: настоящий север, такой ледяной и бесчувственный, каким может быть только он.
«Как же так… ты же был нашим другом». – На глазах Франциска снова выступили слезы.
Глава 28 о песне Северного Ветра
Франц открыл рот, чтобы выкрикнуть эти злые слова, но Калике отвернулся.
Все замерли и затаили дыхание.
Что-то происходило. Франц не слышал то, что слышали другие. Но вдруг и он уловил: далекое жужжание доносилось из-под земли. Из недр горы – из тех самых подземелий, куда утекала река, приближалось гудение.
Миг – и река взметнулась фонтаном, брызги разлетелись сотнями искр, и из воды поднялся столб черно-желтых телец. Северный Ветер отступил.
В его движениях чувствовалось что-то затаенное, волнующее, мистическое.
Он сейчас был точь-в-точь таким, как когда увидел Северные горы во время полета на ковре.
Франц застыл, широко распахнув глаза.
Облако мотыльков поднялось над рекой и зависло над мостом, а уже в следующий миг они ринулись вниз, сбиваясь в кучу, и та словно бы уменьшалась в размерах, формируя тело…
И через секунду на пол тронного зала опустились ноги, составленные из тысяч сбившихся в кучу мотыльков.
У черно-желтого человека не было лица.
Руки и ноги, тело, шея и голова, всё – бабочки.
Мгновение человек смотрел перед собой. Вдруг жужжание резко оборвалось, будто кто-то захлопнул дверь.
Бабочки съежились, и тело стало человеческим.
Перед собравшейся в тронном зале толпой стоял маленький мальчик.
У него была белоснежная кожа. Длинные волнистые волосы цвета ночи. Голубые глаза сияли точно звезды.
Он молчал, глядя удивленно распахнутыми глазами на замершую толпу.
Калике сделал пару шагов к Филиппу и вдруг встал на колено, преклонил голову и протянул руку к мальчику. Взяв его бледную ладонь в свои когти, Калике опустился так низко, как только мог, и с превеликим волнением – таким же, с каким склонялся перед Мудрецом – поцеловал белую руку.
– Мой господин… – прозвучал его голос. Неожиданно громкий и низкий, будто доносящийся из глубин холодного северного моря. Северный Ветер впервые говорил своим настоящим голосом. – Мой господин!
По серебряным щекам монстра заструились сияющие слезы.
