Причем с обратной стороны, в Англии. Мальчик помнил этот угол – вот там, на краю лунного пятна, возле развалившейся бочки, стояла Лу, когда сказала, что он чокнутый.
Дверь!
Франц вскочил и рванулся к темневшей на стене двери, дернул за ручку с такой силой, что запертая створка с глухим стоном отлетела в сторону и ударилась о стену. Он застыл на пороге еще одной комнаты Мельницы.
Серебряный лес Полуночи исчез.
Франц заскочил в помещение, кинулся в один угол, в другой… Искал двери, шарил по стенам, вглядывался в молчаливый полумрак углов, но ничего не нашел. Он вышел из комнаты и уставился на рассохшуюся створку. Это уже не Дверь в волшебную страну, а просто – дверь…
Одна из тысяч.
– Фил…
Франциск рухнул на колени, скребанул пальцами по пыльному полу.
В душе, казалось, зияла дыра, в которую врывался стенающий ветер.
– Фи-и-ил…
Он исчез.
Брат остался по ту сторону.
Сказка окончилась, Франциск вернулся в реальный мир. То, что прежде казалось таким живым и настоящим – глазастые цветы, искрящиеся голубые фонтаны в пещерах айсидов, пение ветра в небесах, – все это стало всего лишь воспоминаниями о волшебном мире Смерти. Франциск очнулся от дивного и страшного сна, самого долгого в своей жизни.
Он еще долго сидел на Мельнице – теперь просто мельнице, – глядя в распахнутую дверь. Всматривался в очертания балок и досок и думал о том, что случилось.
Вспоминал последнюю песню ветра и пытался осознать, как же так произошло…
Неужели это случилось взаправду?
Неужели он, вернувшись домой, не увидит Филиппа?
Никогда, никогда больше не увидит?
Франц подскочил и зашагал к выходу. Выбравшись на открытый воздух, он вдохнул ночные ароматы, окутавшие луг, а затем взбежал на пригорок и припустил домой.
Луна по-прежнему светила над английской деревенькой. Земля была влажная и чавкала под ногами – видимо, только что прошел дождь.
Францу даже показалось, будто ничего не изменилось с той ночи, когда бушевала буря. Он пробежал по саду и вдруг остановился: на земле лежали сорванные листья, обломки ветвей. А вон возле крыльца – поваленное дерево.
Неужели до сих пор не убрали?
По коже пробежали мурашки. В мыслях шевельнулась догадка, но мальчик отмел ее. Особняк стоял на том же месте, такой же, как и прежде: строгий и унылый дом, смотрящий пустыми глазницами на разоренный грозой сад. Франц беззвучно взошел по ступеням и отворил дверь.
Внутри – тихо и пусто.
Дом спал.
Франциск пробрался по лестнице на второй этаж и, наконец, очутился у двери в спальню. Он чуть приоткрыл ее, проскользнул в щель, сразу же повернулся к кровати и замер.
Пустая.
Белеющее в темноте одеяло отброшено в сторону, простыня измята. Казалось, он покинул постель мгновение назад. Франциск кинулся на кровать и зарылся лицом в подушку.
Силы покинули его, и вдруг Франциск понял, что еще никогда не был таким уставшим…
Он оторвался от подушки и глянул на соседнюю: на белом валике ни вмятины, ни складки. Словно никто на ней не лежал. Словно любая память о Филиппе стерлась.
«Так это правда, – подумал Франц. – Значит, теперь… его… нет…»
Он уткнулся носом в подушку и горько заплакал.
Очнулся мальчик от скрипа. Он встрепенулся и резко поднял голову. Волосы спутались, засыпали лицо непослушными локонами. Он смахнул пряди, перекатился с живота на спину и сел.
В спальне уже было светло, на полу перемигивались солнечные зайчики. В саду слышалось пение птиц. А он все так же лежал в кровати, полностью одетый и даже в ботинках…
Ключ надрывно скрежетал в замочной скважине. За дверью послышался сердитый голос.
– Да что же это такое?
Дверь распахнулась, и в спальню вошла Делайла. Зажав в руке ключ так, что побелели костяшки, она впилась в сына острым взглядом.
Мальчик оторопел, облившись холодным потом. Как теперь объяснить свое исчезновение? Его, наверное, искали не одну ночь! Мать и тетушка, вероятно, и вовсе сочли его погибшим – может, подумали, что он убежал на речку и утонул или что его похитили цыгане…
– Франциск. – Мать скривила губы. – Объясни, каким образом дверь оказалась открыта?
– Чт… что?
– Я запирала тебя вчера вечером! – Голос матери резал словно нож. – А сейчас дверь открыта. А?
Вытянув шею, мать осмотрела сидящего в кровати Франца, задержала взгляд на его изодранных коленках и пыльных ботинках, еще сильнее скривила губы.
– Я… Я был…
– Ты что, снова сбегал ночью?
– Я ведь…
Как объяснить матери про Дверь, мир Полуночи, про исчезновение Филиппа?
Мальчик чуть повернул голову: нет, ему не показалось, соседняя подушка была пуста.
«Что же мне сказать ей?»
Но Делайлу, казалось, не волновало отсутствие Филиппа.
– Неужели ты снова сбегал этой ночью? Тебе не хватило того, что вчера мы с Мюриель чуть с ума не сошли, когда ты пропал на полдня? Ты уже не ребенок, Франциск! – Голос матери взлетел. – Ты должен понимать, что такое поведение только для детей! Я так переволновалась, что всю ночь не спала. Но ты по-прежнему делаешь то, что хочешь, и даже не задумываешься об остальных.
Делайла покачала головой, ее губы дрожали.
– Возможно, Мюриель права, и тебя стоит отправить в закрытую школу… Но боюсь, после того, что ты натворил вчера, она не станет просить за тебя полковника. И знаешь, я не могу ее винить.
Сказав это, мать тряхнула головой и вышла – сухопарая и чопорная, словно богомол.
Франциск сидел в кровати словно оглушенный.
До него медленно доходил смысл ее слов.
«Вчера мы с Мюриель чуть с ума не сошли».
«Я запирала тебя вчера вечером».
Неужели Франц сбежал… всего лишь вчера?
Но ведь в Полуночи сменилось множество лун с тех пор, как он открыл Дверь… а тут, в Англии?
Неужто прошла всего одна ночь?
Погруженный в раздумья, Франциск спустился по лестнице на завтрак. До него вдруг донеслись голоса из столовой, он застыл, вслушиваясь в разговор матери и тетушки Мюриель.
– Ты снова накапала ему в чашку того лекарства? – прогудел басок Мюриель.
Мать молчала. Тетушка самодовольно продолжила:
– Делайла, это пустая трата денег и времени! Дорогая моя, разве не видишь? Твой сын просто разбалован по самое не хочу. Придумывает себе всякую чушь! – Она фыркнула. – Я понимаю, почему ты не берешь его в гости к другим людям: что они подумают, услышав его бредни! Но все же поверь мне, дело вовсе не в болезни. Мальчик – фантазер и лгунишка! Капризный, своенравный – бог мой, да я век не видала таких детей. Как он не похож на тебя, Делайла. Видимо, весь в отца… Яблоко от яблони, верно люди говорят!
