И стоило подумать, что результатом мести этого отродья стала моя дочь, как руки сами вцеплялись в волосы, вырывая их клочками. Я кричала, рвала на себе волосы и впивалась ногтями в кожу, стараясь заглушить разъедающую меня боль. Прибегали медики и, вколов успокоительные, погружали меня в счастливое царство абсолютного ничего. Именно поэтому меня практически все время держали на таблетках. Чтобы я не чувствовала. И я была благодарна за это.
Тогда я еще не понимала, кем стала в результате жестокости Ангела, потому как картинки из головы не отождествлялись с фактами. Я не осознавала, что стала убийцей и на моих руках человеческая кровь.
Прошло время, прежде чем психологи шаг за шагом начали выводить меня из транса. Длительные беседы и терапия. Я будто вернулась назад в прошлое. Не хотелось жить, не хотелось чувствовать. Но в отличие от прошлого раза, теперь голову посещали омерзительные мысли о прерывании жизни. Я боялась встречаться лицом к лицу с реальностью, зная обо всем, что совершила. Зная, что дала жизнь дитю порока. Мучительно было даже думать о ней. Стыд и раскаяние за любовь к дочке разрывали меня. Я не могла презирать или жалеть о её появлении на свет, но и не чувствовать угрызений совести за то, что, допустив ее рождение, подвергла пожизненному укору в глазах людей. Постоянному отождествлению с тем, о ком мечтала забыть. Но затем вспоминались её глаза, улыбка, всеобъемлющая любовь, заполняющая каждую клетку моего тела и придающая силы бороться с любыми трудностями. Софи ждала возвращения своей мамы. Беззащитная маленькая девочка находилась совершенно одна среди чужих людей, где-то там, далеко, и это единственное, о чем я должна переживать. Ругая себя за малодушие, начинала плакать, извиняясь перед ней, молясь, чтобы она никогда и никак не могла даже намёком узнать о возникших в моей голове мыслях. Она ни в чем не виновата, и не должна страдать из-за своего появления на свет. Когда-нибудь я забуду, что именно предшествовало её рождению, как постараюсь забыть всё, что способно причинить ей боль. Мы снова исчезнем, и ни одна душа не будет знать, какой грех висит у меня на сердце, и что она должна напоминать мне о нем до конца жизни. Я помогу ей стать настоящим человеком, окутаю коконом любви и заботы. Любая червоточина отца будет уничтожена, истреблена силой света и добра.
Подобные размышления успокаивали меня наравне с тем фактом, что Ангел больше никогда не выйдет на свободу. Я сделала всё, что от меня зависело, и теперь должна двигаться дальше, сжигая все мосты между настоящим и прошлым. Но из-за формальностей расследуемого дела по-прежнему не могла вернуться домой.
Благодаря дочке, я крупицу за крупицей возвращала себе разум. Перестав впадать в истерику и наконец-то нащупав нить, удерживающую меня на плаву, я проводила долгие вечера в компании Андреса. После трагедии и того его первого посещения, я не помнила больше о его визитах до тех пор, пока не начала восстанавливаться. Персонал больницы рассказывал, что во время моего наркотического забытья он каждый день приходил к моим дверям, но не решался зайти в палату. Позже я поняла мотивы его поведения. Непросто видеть кого-то в таком состоянии, зная, что не в силах ничем помочь. Лишь когда я начала связно разговаривать, и ко мне наконец-то смогли прорваться детективы, Андрес появился в палате вместе с ними. Не в силах больше откладывать тягостный разговор, но и не оставляя меня им на растерзание. И стоило лишь взглянуть в его глаза, как тут же увидела в них всполохи вины. Скрываясь за робкой улыбкой, он старался не демонстрировать истинных чувств. Но в глазах застыло сожаление о случившемся со мной. Не нужно быть провидцем, чтобы знать, как сильно вся эта ситуация грызла его изнутри. И возможно, Андресу приходилось еще тяжелее, чем мне, ведь чтобы справиться с подобным чувством в одиночку, требуется огромная сила и стимул к жизни.
В тот день я была просто рада видеть друга. Но удовольствие от встречи с ним продлилось всего несколько мгновений, до той секунды, пока мой взгляд не пал на двух мужчин, следующих за его спиной, и моего лечащего врача, вставшего с левой стороны кровати. Проснувшаяся тревога тут же обострила все чувства. Каждый нерв в теле напрягся до предела в ожидании сложной беседы и неприятных последствий. Меньше всего хотелось обсуждать тот кошмар, тем более с посторонними людьми, настроенными лишь на выполнение планов и получение очередного звания.
— Марина, — улыбнулся доктор Эндрюс. — Как ты себя чувствуешь?
— Лучше…Наверное, — неуверенно проговорила, поглядывая на незнакомых мужчин.
— Это детектив Джонс, — указала на высокого темнокожего мужчину, — и Робертс, — кивнула на полного детектива с залысинами. — Они хотят задать тебе несколько вопросов. Как думаешь, ты сможешь им в этом помочь? — ласково улыбалась она, пытаясь скрыть за улыбкой обеспокоенность.
Мне хотелось крикнуть «нет», и чтобы они все проваливали к чертям, оставив меня в покое, но прекрасно понимала, стоит отказать сейчас, как это никогда не закончится. Необходимость разговора будет висеть дамокловым мечом над моей головой, напоминая о неминуемой участи.
— Я постараюсь, — выдавила из себя, посмотрев на Андреса, ободряюще улыбнувшегося и слегка сжавшего мои пальцы.
— Мисс Асадова, — заговорил высокий коп, — приятно видеть, что вы идете на поправку. И мы сожалеем, что должны тревожить вас в такое непростое время, но идет расследование, а вы — единственный свидетель. Расскажите, пожалуйста, что произошло десятого ноября в квартире Эстер Вальдес. Какие отношения вас с ней связывали?
При упоминании этой девушки стало вдруг трудно дышать. Паника невидимой волной накрыла меня, заставляя сердце быстрее качать кровь и практически не давая возможности сделать вдох. Прикрыв глаза и сосчитав про себя до десяти, восстанавливала дыхание, давая мозгу время свыкнуться с неизбежностью проживать тот день заново.
— Она была другом моего… — тут же запнулась, вспомнив о том человеке. Мне не хотелось говорить о нем, как и думать над тем, как его называть перед чужаками, — приятеля.
— Говоря о приятеле, вы имеете в виду Диего Альварадо?
И снова укол в самое сердце. Каждое упоминание о нем словно вскрывало у меня в груди банку червей, в виде эмоций и чувств, которые я никогда бы не хотела ворошить вновь. Но вселенная насмехалась над моими желаниями, посылая всё новые страдания и бесконечную боль.
— Да, — ответила без лишних пояснений.
— Зачем в тот день вы находились в её доме?
Воспоминания о солнце, слепящем глаза во время ожидания Диего на балконе, ветре, ласкающем кожу, и чувствах, переполняющих грудь, резью отдались под ребрами.
— Диего, — сморщилась, произнося его имя, — не мог забрать меня из дома и попросил дождаться его возвращения у Эстер.
— Вы говорите о Диего Альварадо?
— Да, — внутри снова всё похолодело при звуке его имени.
— Как близко вы были знакомы до этого с убитой?
— Встречалась пару раз. Но не могу сказать, что знала её.
— Как вы познакомились?
