Сама она, вместе с Филиппом, Андреасом и министром экономики, работала над новой налоговой системой, призванной заменить подушную подать, налог от сохи, лошади, мостовые сборы и прочие изобретенные прежними правителями денежные поборы, только разорявшие людей. Планировалось брать плату с обрабатываемой земли, а за пользование лугами, лесами и прочими общественными территориями плату отменить. Отдельно предполагалось брать плату за рубку леса, разумеется, не сухостойного, – несколько серебряных монет за дерево. Так и лес не сведут за считанные месяцы, и казне прибыток, и лесники свою работу исправно выполнять будут, следя за порубками и высаживая новые деревья.
– А раз тревожитесь за леса, то пусть лесники штрафы платят за свой недогляд, – не выдержала как-то королева очередных возражений.
– Да где мы тебе столько лесников найдем, – буркнул Андреас, в пылу спора начисто забыв о субординации.
Выручил Филипп, предложив на такие должности нанимать бывших солдат, отслуживших положенные двадцать лет и решивших уйти из армии.
– Мужику, считайте, пойти некуда. В деревне он никому не нужен, его из жизни вычеркнули в день сборов, а как увели рекрутов, всей деревней и оплакали и поминки справили, разве что деньги от них изредка получают. В город идти – вон их сколько у храма обретается, места не нашедших. Это у кого силы не хватило на твои общественные работы устроиться, или раны мешают. А тут ему и дом, и жалованье, да и работа не тяжелая. А ежели одному скучно, то можно в деревню сходить.
– А из деревни его принесут, – буркнул Андреас.
– Не принесут, – уверенно произнес граф. – Может, еще и вдовицу какую сосватает. Так той же деревне легче станет, не придется дальше женщину с детьми малыми содержать всей общиной.
На том и порешили. Для иноземных купцов сохранили таможенные пошлины, также требовалось платить за место на рынке, но сумму эту снизили раза в три, и процент от выручки, так же не большой. Подорожные сборы при пересечении границ губерний, мостовые и ряд изживших себя, только делавших товар дороже, Анна-Виктория планировала отменить. Большое внимание обращали на ввозимый и вывозимый товар. Решено было существенно увеличить сборы за те товары, которые королевство производило само, и на предметы роскоши, которыми пользовались только аристократы. Так же большим налогом облагались вывозимые товары, которые были нужны, прежде всего, в королевстве. Министр и секретарь долго хмурились, но потом пришли к выводу, что лучше им все равно не придумать. Теперь уже Филипп предложил строить на границе сборные избы, где купцы могли предоставлять товары для досмотра, уплачивать пошлины, а заодно и ночевать, а то и торговать с местным населением. Для торговцев, путешествующих по воде, планировалось построить специальные доки.
Храмы и монастыри оставались свободными в вопросе налогов. Все понимали, что в провинции именно при них находились школы и лечебницы. Но им не запрещалось вносить в казну средства, буде почитали для себя такое возможным. Эти поступления планировалось направить на дальнейшее развитие образования и медицины.
Больше всего разногласий возникло по вопросу, будут ли дворяне платить налоги. Андреас выступал за то, чтобы платить, как и крестьяне, поземельный налог и прочие сборы: за лес, за дичь и какие еще будут, но в тройном размере. Министр качал головой и заявлял, что такое невозможно. Уже несколько столетий как знать была избавлена от каких бы то ни было налоговых сборов.
– Значит так, – после получасового пререкания не выдержал граф Эстеритен. – Я, как представитель знати, поддерживаю его светлость барона де Мичелли. У наших аристократов денег куры не клюют. Так что с них вполне можно налог брать, во всяком случае начать с тех, кто своими землями не занимается, положение крестьян не улучшает. Если не хотят платить – пусть продают земли. Хотят сохранить – так надо деньги вкладывать, как виконт Остенферд поступает. Тогда и им налог смешным покажется, и людям, которые на этих землях живут, послабление выйдет. Мы с министром и бароном еще подумаем, как это лучше оформить, чтобы и крестьян от лишних сборов уберечь, и знать заставить раскошеливаться. Единственное, можно дать льготы вдовам с детьми несовершеннолетними, чтобы она их на ноги поставить могла без ущерба. И то проверять сначала, что к чему. А если кто против выступит, так всех ко мне шлите, как к автору закона и ярому его стороннику.
На том бурные совещания закончились. Вставал вопрос претворения этих решений в жизнь.
С границы с Вастилианой известия приходили все те же. Словно не было неудавшегося покушения. А может, оттого и не менялось ничего, что боялись выдать свою причастность. Когда вечерами Анна-Виктория, Филипп и Андреас сходились в столовой королевской резиденции, этот вопрос не раз поднимался, но так и не было найдено ответа. Филипп с министром разрабатывали ноту послу Вастилианы, но пока не получалось подобрать формулировок, которые бы с одной стороны показывали нежелание усугублять конфликт, а с другой демонстрировали жесткость позиции правительства.
Проживание в соседних покоях с Анной-Викторией для Филиппа не было тягостным. В первую очередь потому, что никаких дверей между комнатами не обнаружилось. А Росита и вовсе высказалась, мол, хорошо, что мужчина рядом будет. Стража у входа в комнаты стоит, и если кто в окно пробраться решит – не услышат. А граф поблизости окажется, сумеет, если что, хотя бы тревогу поднять. После таких заявлений новосел на всякий случай обследовал внешнюю стену и пришел к выводу, что по тянущемуся от одного окна к другому карнизу ему ничего не стоит пройти в покои королевы, а если понадобится, то и драться там. На разумный вопрос, почему нянька не надеется на Камиллу, та лишь махнула рукой, правда потом пояснила, что у девушки спальня с другой стороны, и общая стена там разве что со спальней секретаря. Сразу же стало ясно и то, почему Андреас предпочел другие комнаты. Кто знает, может там как раз дверь и есть.
Непосвященный человек сказал бы, что во дворце царит идиллия. Граф и королева нашли общий язык, а если и ругались из-за чего, то исключительно по работе. Андреас с Камиллой в свободное время и вовсе наслаждались обществом друг друга. Филиппа довольно быстро приняли в число своих, да и сам граф с удивлением узнавал все больше и больше нового о королеве и ее друзьях. И все же, скажи кому из этой четверки про царящую тишь да гладь, они бы покачали головой и уверенно сказали, что это всего лишь затишье перед бурей. И буря не заставила себя долго ждать.
Глава 8
Анна-Виктория внимательно изучала новые документы, поступившие от министра иностранных дел. Хорошее настроение, которым заразила всех за завтраком Камилла, рассказывая очередные байки о причудах фрейлин в их желании угодить в комнаты графа Эстеритен, постепенно уходило. Хотелось встать, подойти к обшитой деревянными панелями стене и побиться об нее головой. Еще больше хотелось отправиться в фамильную усыпальницу и стукнуть чем-нибудь тяжелым по отцовской могиле в благодарность папочке за оставленное наследство. А уж сколько раз рука тянулась написать манифест об отречении, юная королева сбилась со счета. Даже лист с гербовой печатью в верхнем ящике стола лежал. Впрочем, еще накануне, во время очередного заседания большого совета, Филипп пригрозил не только сжечь такую писульку, но еще и отшлепать прилюдно, чтоб неповадно было. Судя по всему, желание сесть на трон любой ценой у графа прошло, едва он проникся проблемами королевства. А вот желание прибить того, кто всю кашу заварил, росло с каждым днем. И не только у него. Девушка запоздало пожалела, что приказала повесить Дельтея. Теперь бы она заменила повешение сожжением, причем на малом огне. Но маркиза в живых уже не было, и исправить упущение не представлялось возможным.
