– Все, кто нужен, рядом со мной. – Тихвин привстал и положил руку на плечо плотного темноволосого мужчины в галстуке: – Юрий Друзь – начальник службы безопасности.
– Рад познакомиться, – сказал Друзь, глядя на Лионеллу, но у нее сложилось впечатление, что говорил он не с ней, а с Тихвиным.
– Взаимно, – вежливо кивнула Лионелла и перевела взгляд на Тихвина.
Егор Макарович встал и, обойдя стол, остановился возле лысого человека в очках.
– Главный технолог комбината – Кислянский.
– Рад познакомиться. – Реакция технолога была такой же, как у режимника: он ни на секунду не выпускал из виду хозяина, реагируя на каждое его движение или слово.
– Я тоже рада, – сказала Лионелла, с интересом наблюдая за тем, что происходит. Заметив, что рука у Кислянского в гипсе, она спросила: – Что с вашей рукой?
– Упал, – коротко ответил технолог и взглянул на хозяина.
Тихвин между тем сел и по-барски развалился в своем кресле:
– Хорошо покатались. – Он усмехнулся. – Ну и как? Ручка бо-бо?
Кислянский с готовностью закивал:
– Дергает.
– Что же ты, друг дорогой? Был пьян или за руль не держался?
– Да он же, Егор Макарович, как зверь из-под тебя рвется!
– Авария? – догадалась Лионелла.
– По лесу на квадроциклах катались, – ответил Тихвин. – Все мужики как мужики, и только этот дрищ не удержался в седле.
– Второй день маюсь. – Кислянский словно оправдывался.
– Зачем же пришел? Остался бы дома на диване.
Наблюдая за технологом, Лионелла была уверена, что, будь его воля, он так бы и сделал. Что же помешало? И, кажется, она знала ответ: страх потерять расположение Тихвина.
Лионелла чувствовала – ее буквально пронизывает ощущение всеобщей угодливости и преклонения. От этого сделалось мерзко.
– Значит, на квадроциклах вы катались недавно? – уточнила она.
– Позавчера, – уточнил Кислянский. – По лесу доехали до «Рыбачьего», потом – обратно. То есть обратно я уже не сам ехал. Меня до «Скорой помощи» довезли. Потом – в приемный покой.
– Во сколько это было? – Лионелла сама не понимала, для чего ей детали.
– Часов в девять вечера, – ответил Кислянский. – Было уже темно.
– Ага, – глубокомысленно заметила Лионелла. Однако все, что происходило в тот день раньше одиннадцати, не интересовало ее. В девять часов вечера съемочная группа приехала в пансионат, и Бирюкова была жива.
Тихвин встал и, кивнув на стол, приказал жене:
– Нужно все освежить.
Марианна подозвала распорядителя ужина, и по его команде вокруг стола с удвоенной энергией засуетились официанты.
Егор Макарович с Лионеллой вышли в соседний зал, за ними, словно выполняя приказ, потянулись все остальные.
Лионелла достала из сумочки футляр с янтарным мундштуком и тонкую сигарету.
– Идемте на веранду, – сказал Тихвин.
– Вы же не курите, – вспомнила Лионелла.
– Я вам уже говорил. И не люблю запах дыма в доме.
– Что ж, идем на веранду. Но там холодно.
– Там – тепло. Там зимний сад.
Покинув зал, Тихвин и Лионелла вошли в заросли тропической зелени. Посреди зимнего сада располагался большой пруд с вуалехвостыми рыбами. Лионелла села на скамейку и закурила. Тихвин присел рядом.
– Хочу вам признаться, – заговорил он.
– Давайте.
– Ваш первый фильм я смотрел двадцать два раза.
– Как глупо.
– Второй – двадцать пять.
– Не побоюсь спросить про мой третий фильм. Сколько раз вы смотрели «Вверх по течению»? – Лионелла манерно выпустила кольцо дыма и взглянула в лицо Тихвина.
Отвечая, он, кажется, растерялся:
– Не помню.
– Что ж вы так?
– Не скрою, был в вас влюблен.
– Как глупо, – повторила она. – Вы же совсем не знали меня.
– В те времена я знал каждый ваш жест, каждый поворот головы и движение губ.
– Вы не кажетесь мне романтиком, – заметила Лионелла.
– Теперь – да. Жизнь очень изменчива.
– Из чего следует, что люди меняются.
– Не во всем. – Тихвин придвинулся, и Лионелла почувствовала запах его парфюма.
– Это признание? – спросила она.
– Вы разбередили мне душу.
Лионелла потянулась стряхнуть пепел, но Тихвин схватил ее руку и стал жадно целовать.
– Тихо… Тихо… – прошептала она и вдруг заметила среди зелени консультанта Никанина. – Юрий Платонович, идите к нам!
Никанин подошел, остановился чуть в стороне.
– Очень хорошо, что вы здесь. Садитесь, – сказала Лионелла. – Есть тема для разговора.
– О чем желаете говорить? – Никанин сел на край скамьи и покосился на Тихвина.
– Можете курить, – мрачно сказал тот.
– Вы же знаете, что Бирюкову повесили на осине… – начала Лионелла.
– От этого разговора – увольте. – Никанин протестующе вскинул руки и встал, собираясь уйти.
– Стойте! – окликнул его Тихвин, и консультант замер. – Что за ребячество? Дама хочет поговорить. Отчего же не удовлетворить ее желание?
– Я ничего об этом не знаю, – пробормотал Юрий Платонович.
– А это неважно, – сказала Лионелла. – Что вы знаете про Иуду Искариота?
– Что за дикая затея – связывать убийство Бирюковой с библейскими мифами?
– И все-таки?
– Иуда Искариот – один из двенадцати апостолов, ученик Иисуса Христа, – ответил Никанин.
– Кажется, его тоже повесили на осине?
– Никто его не вешал. – Никанин поморщился. – Предав Иисуса за тридцать сребреников, Иуда вскоре раскаялся и повесился сам, как вы справедливо заметили, на осине.
– Как интересно…
– С осиной вообще связано много мифов и легенд. – Никанин закурил и, затянувшись, выдохнул: – Нечистое, проклятое дерево.
– Кто его проклял? – заинтересовался Тихвин.
– Существует несколько вариантов. Например: когда Богоматерь с Иосифом бежали в Египет, спасая младенца Христа, они укрывались от преследования воинов царя Ирода под деревьями, и те переставали шелестеть листьями, чтобы не выдать святое семейство. И только осина шелестела своими листьями. За это она была проклята и по сей день шелестит листьями на ветру и без ветра. И, кстати, прутья, которыми бичевали Христа, и крест, на котором его распяли, были осиновыми.
