– Ненавижу тебя!
– Взаимно, – ответила Валерия. – Давай закончим, старушка. Мне завтра рано вставать.
– Кому ты врешь, тунеядка? Дрыхнешь до часу дня, а дети – без матери.
– Они с нянями.
– За нянь платит мой муж.
– Он платит своим детям.
– Дети Егора, его наследники, живут в нашем доме. И вот что я скажу тебе, шлюшка, верни мне то, что украла.
– Не понимаю…
Марианна понизила голос:
– Знаю, что она у тебя.
– Ты ополоумела?
– Верни по-хорошему, воровка, иначе я заговорю, и всем будет плохо.
– Я тоже многое могу рассказать. Послушай, старая гусыня… – Валерия чуть слышно хихикнула: – А ведь у нас очень скоро сравняется счет.
– Что?
– Трое у тебя, и у меня тоже – трое. Слабо родить хотя бы одного своего? Твои-то все суррогатные.
– Проклинаю тебя и весь твой гнилой род, с родителями-сводниками и ублюдками малолетними! Не думай, что тебя не покарает Господь… – На этих словах Марианны послышались короткие гудки отбоя.
Лионелла мягко отступила назад и поспешила в сторону лестницы.
Глава 13. Потеря
Новгородское княжество
XIII век
Четверо всадников миновали въезжую башню, городской воротный сторож стянул с себя шапку и бухнулся на колени, уткнувшись лицом в снег. Вот уже показались чешуйчатые кровли новгородских теремов с бахромой прозрачных сосулек, дома из бревен и боярские палаты красного камня. Рыхлый снег проваливался под конскими копытами, прохожие расступались, прижимаясь кто к воротам, кто к резному крыльцу.
Всадники въехали в теремный двор, спешились, к ним бросились дворовые, стали заводить коней под навес. Бронеслав стащил с Кудряша князя Олексу, ему на помощь бросились Степан с Вавилой.
По всему двору и в хлеву зароптали:
– Князя ранили, дружинников перебили…
– Да ну?
– Вона! Вона! Не видишь?!
– А ну брысь! – гаркнул Досифей. – Ишь! Не попурхивай!
Ратники понесли князя к терему. Старуха в алом сарафане из цареградского бархата сбежала с крыльца.
– Ох! – вскрикнула она и кинулась к князю. – Горе мне! Горе!
– Погоди голосить, княгинюшка, – сказал Досифей. – Зачем бога гневить? Сын твой жив, только в беспамятстве.
– Ранен? – Старуха припала к Олексе.
– Как не ранен… – Бронеслав подхватил князя половчее, чтобы взойти с ним на ступени. – Татары в лесу напали.
В сенях встретилась Устинья, жена князя Олексы. Увидев ее, княгиня запричитала:
– Горюшко у нас, Устя…
Устинья приказала:
– Несите князя на полати!
[13]
Мужские крепкие ноги затопали по деревянной лестнице наверх. По этой лестнице ходил только князь и его семейство. Теперь было не до церемоний.
Ввалившись в ложницу
[14], князя уложили в постель. В тот же миг Олекса открыл глаза и спросил:
– Где она?
– Устя! – Старая княгиня подтолкнула невестку. – Муж зовет!
Устинья подошла, но Олекса будто бы не увидел ее, повел глазами и остановил свой взгляд на окне с цветными заморскими стеклышками. Потом чуть слышно сказал:
– Уйдите все…
Княгиня прошептала Устинье:
– За лекарем пошли…
Та незаметно вышла. Бронеслав двинулся вперед и встал на колени:
– Позволь, княже, остаться при тебе.
– Останься, – кивнул Олекса. – Но остальных прогони.
Сгрудившись у двери, все быстро вышли.
– Дверь притвори. – Князь пожелал встать, но, охнув, опустился на место.
Бронеслав затворил дверь и вернулся к нему. Олекса спросил:
– Ты меня нашел?
– Еще – Досифей, Степан и Вавила.
– Наши все перебиты?
– На поляне в лесу полегли. Тебя, княже, по следам в снегу отыскали в глубине леса, в избушке.
– В избу заходил?
– Ты сам вышел навстречу. Меч поднял, да, видать, сил не осталось. Упал как подкошенный.
– Крови много потерял… Кого еще видел?
– Окромя тебя – никого. Со снега подхватили, на Кудряша, и – дай Боже ходу.
– Избенку ту запомнил?
– Сложена в лапу
[15] из необтесанных бревен.
– Не о том я! – повысил голос Олекса. – Дорогу, если надо, найдешь?
– Кто ж его знает… – засомневался Бронеслав. – Стоит она в глубине леса, между болотами.
– Болота теперь мерзлые.
– А я разве что говорю? Ежели велишь – отыщу.
– Потом… – Князь устало прикрыл глаза.
В палаты вошла Устинья:
– Лекарь прибыл…
* * *
Варвара подняла голову и оглядела убогое нутро избушки. В очаге булькала похлебка, у окна на лавке дремал старик-травник.
Она опустила ноги с лежанки, ступила на разбросанную по земляному полу солому и попыталась подняться, но встала только с третьего раза. Согнувшись, как старуха, одернула полотняную рубаху и отыскала свои порты, которые висели у печки. Там же был ее кожаный шлем. Она нашла сапоги и, сев на лавку, начала одеваться. Каждое движение давалось ей с трудом и отдавалось болью в груди.
Варвара замерла, когда заметила, что за окном кто-то есть. Потом подошла ближе и сквозь мутный бычий пузырь увидела белую лошадь. Схватив тулуп старика, она вышла на улицу и уткнулась в лошадиную морду:
– Юрок… Юрок, как же ты меня отыскал?
Конь жалобно фыркнул и опустил голову. Вцепившись в гриву, Варвара буквально заползла на него: закинула одну ногу и на мгновенье потеряла сознание, однако в седле удержалась. Усевшись крепче, припала к гриве коня и тронула поводья:
– Домой, Юрок… Вези меня домой.
* * *
Наутро Олекса почувствовал себя лучше и, когда жена подала ему в постель кулебяку с семгой и сорочинскую пшенную кашу с изюмом, почувствовал голод. Глядя, как он ест, Устинья подала ему ковш с киселем:
– Поговорил бы ты с Бронеславом…
– С чего это?
– Жох
[16] долгоносый! Ни одной девки мимо не пропустит. Одной колечко посулит, другой монисто серебряное. Девки – дуры, долго не упираются, поплачут опосля, да и дело с концом. А то и зачинают блудить да бегать к волховным жонкам плод выводить. Хорошо, что не топиться в Ильмень-озере со стыда.
