Книга Бессонница, страница 24. Автор книги Евгений Рудашевский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Бессонница»

Cтраница 24

Проснувшись, обнаружил, что Сэм по-прежнему спит, а у меня затекла шея. Заметил, что по телевизору идёт другой фильм. Какой-то хоррор. С кровью, кишками и завывающими мертвецами. Значит, Сэм просыпался и менял диск. Фильм показался довольно забавным, но я так толком и не понял, что в нём происходит, так как не видел завязку, а включать его заново было бы глупо, потому что я видел середину. Несмотря ни на что, досмотрел фильм и уже под конец примерно догадался, что было в начале, а затем поставил ещё один диск.

Я даже не знал, который час. Была просто ночь. Бездонная и бесконечная. А я подумал, что готов вот так провести несколько недель и даже месяцев. Смотреть все эти фильмы, проваливаться в сон, просыпаться и думать, что скоро вернётся Эш…

Проснувшись в очередной раз, я невольно затаил дыхание. По телевизору шёл новый фильм. Должно быть, Сэм увидел синий экран, поставил следующий диск и даже не заметил, что я уже ставил этот диск раньше, и теперь в комнате опять мерцала та самая комедия, в которой одна из актрис показалась мне знакомой. Но, конечно, не это так поразило меня и заставило затаить дыхание. Я лежал на диване, а рядом со мной лежала Эшли. Точнее, она сидела на полу, но её голова и руки лежали возле моего живота, и сейчас, при свете торшера, я хорошо видел её лицо.

Боялся пошевелиться. Не хотел будить Эш. И только гадал, почему она так заснула. Подумал, что, когда Эш спит, лицо у неё почти такое же красивое, как и когда она улыбается. Безмятежное и очень родное. Не знаю, как сказать точнее. Я ещё долго рассматривал его, пытался описать – так, будто решил посвятить ему отдельное эссе, – но всякий раз сравнения приходили какие-то неуклюжие, а в голове возмущённо кричал Керуак: «Нет, нет и нет! Ты несёшь абсолютную чушь, романтическую ахинею в духе Вулфа!» И я подумал, что уж Вулф-то смог бы описать лицо Эшли, пусть даже на это ушёл бы десяток, а то и больше страниц, и он бы наверняка упомянул «пробуждение высокой музыки», «эпическую поэзию красоты и отдохновения», «птицу, пролетевшую сквозь её карие глаза и оставившую в них тень своих крыльев», и всё это, наверное, было бы очень поэтично и по-своему точно, и кто-нибудь обязательно восхитился бы музыкальностью его слога, но всё равно он бы не смог передать всего, что я чувствовал. Никто бы не смог. Может, это и к лучшему. Сформулировать и описать – значит отпустить, а я не хотел отпускать. Хотел сохранить в себе это чувство в его первозданном, обнажённом виде, не перетянутом ни словами, ни сравнениями. Я так тогда на диване и подумал – буквально, слово в слово, и мне это показалось бесконечно верным и даже романтичным, а сейчас, когда я всё это записываю, кажется безумно пошлым; даже не знаю, почему так получается.

Я бережно сдвинул руку – так, чтобы прикоснуться к Эшли, чтобы почувствовать её тепло, – и меня вновь окутала дымка сна. Я спал и слышал, как Крис Кристофферсон поёт своим твёрдым, но меланхоличным голосом:

Don’t say a word about tomorrow or forever,
There’ll be time enough for sadness when you leave me.
Lay your head upon my pillow,
Hold your warm and tender body close to mine.
Hear the whispers of the raindrops blowing soft against the window
And make believe you love me one more time [9].

Потом Кристофферсона стали перекрикивать другие голоса, и я понял, что это кричит телевизор. Я разозлился. Попытался схватить пульт, чтобы наконец выключить эту бесконечную вереницу фильмов, но пульт почему-то оказался куском тыквенного пирога, и я весь перепачкался, а заодно испачкал диван. Принялся тереть его влажными салфетками, но пятен становилось только больше. Хотел позвать Сэма на помощь и тут увидел, что дверь на задний двор открыта, а вдоль стены бежит тень оскалившегося енота, и в зале сразу стало шумно, появились какие-то люди, а мне хотелось плакать от отчаяния, потому что я всех подвёл. Раздался смех – и я проснулся.

В зале никто не смеялся. Телевизор был выключен. Сэм сидел в кресле, играл на телефоне и выглядел вполне выспавшимся. На улице уже было светло. Возле окна стояли Эшли, её мама и Дерек. Они о чём-то тихо переговаривались.

Позже я узнал, что у бабушки Эшли был инсульт, но скорая приехала вовремя, и бабушка теперь в порядке, однако из больницы вернётся только к вечеру.

Так что всё закончилось хорошо, но День благодарения, конечно, оказался подпорченным, а главное, у меня так и не было возможности поговорить с Эшли наедине. Я планировал рассказать ей кое о чём из того, что задумал, – надеялся на её помощь. Хотя это нечестно, ведь Эш даже не будет знать, в чём именно мне помогает…

До первого декабря остаётся шесть дней, нужно торопиться. Надеюсь, завтра или по крайней мере послезавтра мы всё-таки поговорим. А пока я чувствую, как свёрток Луиса обжигает меня каждый раз, когда я открываю свой шкафчик в спортзале. Стараюсь заглядывать туда ежедневно. На всякий случай.

Скорее бы всё закончилось.

29 ноября

Утром я обнаружил, что у меня не осталось ни одной чистой футболки, если не считать той дурацкой, с Сирс-тауэром и надписью «Chicago». Конечно, я мог сбегать в прачечную и уже через три часа получить чистую сухую одежду, и ничто не мешало мне это сделать, так как на занятия я всё равно не собирался, но я сразу понял, что ничем подобным заниматься не буду, поэтому определил, какая из футболок пахнет меньше других, надел её и в этот момент понял, что счастлив. Вот так, без всяких причин и даже вопреки всему. Просто понял, что мне хорошо. Остановился, пытаясь разобраться в своих чувствах, однако не смог их объяснить и только вспомнил песню Кристофферсона «Sunday morning coming down», сразу включил её на плеере – в лучшем из всех исполнений, с концертного альбома 1992 года «Live in the Philharmonic» – и уже тогда знал наверняка, что день будет хорошим. Стоя над бездной, я пил свой кофе со сливками.

«Found my cleanest dirty shirt» [10] – обожаю эту фразу, сам не могу понять почему. Есть в ней что-то от Керуака. Она пахнет пылью дорог и свободой – той самой, которая лишь означает, что тебе нечего терять.

«Nothing ain’t worth nothing, but it’s free» [11]. Это точно.

Отправился в библиотеку проверить почту. Увидел Синди и не сдержался. Подбежал к ней и сказал, что надевал эту футболку ещё три дня назад и с тех пор она лежала в грязном белье – я не успел её постирать, а теперь снова надел. Я знал, что выгляжу чудаком, если не сказать помешанным, но мне было всё равно.

Синди остановилась. Взглянула на меня из-под каштановой чёлки. Наверное, думала, что я как-то объясню свои слова, а я только улыбался и смотрел на неё так, будто она была самым расчудесным цветком, на который только и можно что смотреть. Наконец Синди сказала, что я не получу итоговую оценку по американской литературе – профессор Джей поначалу злился, а теперь даже не упоминает моего имени, а Синди готова помочь мне нагнать всё, что они прошли, и заодно написать все необходимые эссе.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация