Несмотря на шарф, обмотанный вокруг лица так туго, что я едва могу дышать, песчинки забиваются мне в рот, в нос, в уши. Они неиссякаемы, как палящее солнце – последний штрих к портрету этих бесплодных земель. Чем дальше мы идем, тем сильнее у меня чешутся руки развернуть Найлу и отправить ее назад. Но, даже если это произойдет, куда, во имя небес, я пойду?
Родной брат охотится за мной. Отец, вероятно, жаждет моей крови. Я едва ли могу представить, какой ложью мать объясняет мое отсутствие. Возможно, если бы Бинта была во дворце, я бы рискнула приползти обратно, поджав хвост. Но она мертва.
Песок – все, что у меня сейчас есть.
Меня охватывает грусть, тогда я закрываю глаза и представляю себе Бинту. Даже краткого воспоминания о ней хватает, чтобы я почти позабыла о раскаленном аде вокруг. Если бы она была здесь, она бы смеялась над песчинками, застрявшими у нее между зубов. Подруга бы увидела здесь красоту. Она находила ее везде.
Мысли о Бинте уносят меня по волнам воспоминаний, возвращая к нашей жизни во дворце. Однажды утром, когда мы были еще девчонками, я провела ее в покои матери, желая показать мои любимые украшения. Я забралась на туалетный столик, треща о деревнях, которые Инан увидит во время военных смотров.
Так нечестно, хнычу я. Он поедет в Икойи. Увидит настоящее море.
Ты тоже непременно увидишь. Бинта пятится, пряча руки за спиной. Сколько бы я ни просила ее присоединиться ко мне, она говорила, что не сможет.
Однажды. Я надеваю на шею бесценное изумрудное ожерелье матери, очарованная тем, как оно блестит в зеркале. А ты? – спрашиваю я. – Когда мы сбежим, что ты хочешь увидеть?
Что угодно. Взгляд Бинты мутнеет. Все. Она прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку. Думаю, мне все понравится. Никто в моей семье не бывал за стенами Лагоса.
Почему? Морщу нос и встаю на цыпочки, чтобы достать ларец, где мать хранит старинную корону. Почти до нее дотягиваюсь, наклоняюсь вперед…
Амари, нет!
Прежде чем Бинта успевает остановить меня, я теряю равновесие и, пошатнувшись, переворачиваю ларец. Через пару секунд все содержимое оказывается на полу.
– Амари!
Я никогда не узнаю, почему мать явилась так быстро. Она смотрела на устроенный мной беспорядок, и ее голос отражался от стен арки, ведущей в покои. Я не могла говорить, и вперед вышла Бинта. «Мои глубочайшие извинения, ваше величество. Мне приказали почистить ваши драгоценности. Принцесса Амари хотела мне помочь. Если хотите наказать кого-то из нас, накажите меня», – говорит она.
– Ленивая мерзавка, – мать хватает Бинту за запястье. – Амари – принцесса. Она здесь не для того, чтобы исполнять твои обязанности!
– Мама, это не…
– Тихо, – обрывает мать. Пыхтя от гнева, она тащит Бинту за собой. – Мы слишком мягко обращались с тобой. Кнут пойдет тебе на пользу.
– Нет, мама! Подожди… – кричу я вслед.
Найла оступается, выдергивая меня из омута воспоминаний. Детское лицо Бинты тает в глубинах памяти. Тзайн пытается не дать леонэре сползти по осыпающемуся песку. Я хватаюсь за кожаные стремена, а Зели пригибается, вцепившись в мех Найлы.
– Прости, девочка, – утешает ее Зели. – Обещаю, мы скоро приедем.
– Ты уверена? – хриплю я. Мой голос такой же сухой, как песок, что нас окружает. Не знаю, отчего у меня сжимается горло: от жажды или от воспоминаний о Бинте.
– Мы уже близко. – Тзайн оборачивается и зажмуривается от слепящего солнца. Даже когда его глаза полузакрыты, взгляд, глубокий и темный, гипнотизирует меня. Щеки пылают. – Если мы не доберемся в Ибеджи сегодня, завтра точно приедем.
– Но что, если солнечного камня там нет? – спрашивает Зели. – Вдруг Лекан ошибся? До солнцестояния всего тринадцать дней. Если его нет в Ибежди, мы обречены.
Нет, он не мог ошибаться…
При мысли о неудаче все внутри сжимается. Уверенность, которую я ощутила в Шандомбле, тает. О небо, все было бы гораздо проще, останься Лекан в живых. С его знаниями и магией Инан был бы нам не страшен. Нам бы, наверное, удалось найти солнечный камень. Возможно, мы бы уже плыли к священному острову, чтобы провести ритуал.
После смерти Лекана мы ни на шаг не приблизились к спасению магов. У нас заканчивается время, и мы спешим навстречу смерти.
– Лекан не указал бы нам неверный путь. Камень в Ибеджи. – Тзайн медлит, вытягивая шею. – И если это не мираж – мы тоже.
Мы с Зели выглядываем из-за широких плеч Тзайна. От жары песок плывет волнами, размывая горизонт, но за пыльной завесой проступают очертания растрескавшейся глиняной стены. К моему удивлению, мы лишь одни из множества путешественников, стекающихся к городу со всех направлений. В отличие от нас некоторые путники едут караванами, в повозках из крепких бревен, украшенных золотом, – таких вычурных, что становится ясно: они принадлежат знати. Меня охватывает возбуждение, когда я прищуриваюсь, чтобы рассмотреть все получше. В детстве я слышала, как однажды отец предупреждал генералов об опасностях пустыни – края, управляемого владыками земли. Он утверждал, что их магия способна превратить каждую песчинку в смертельное оружие. Позже ночью я рассказала об этом Бинте, пока она расчесывала мне волосы.
Это неправда, сказала она. Владыки земли, живущие в пустыне, – мирный народ. С помощью магии они возводят города из песка.
Тогда я представила, на что должен быть похож песчаный город, неподвластный законам и принципам нашей архитектуры. Если владыки земли действительно управляли пустыней, эти прекрасные поселения должны были рассыпаться и исчезнуть после их смерти.
Однако спустя четыре дня пути по пустыне мы наконец оказываемся в захудалом городке Ибеджи. Он – первый проблеск надежды в этих бесплодных землях. Слава небесам.
Возможно, мы выживем.
Прохудившиеся навесы и глиняные ахэре встречают нас за городскими стенами. Как и в трущобах Лагоса, запорошенные песком хижины выглядят приземистыми и крепкими. Они утопают в обжигающих лучах. Самые крупные возвышаются вдалеке. На них хорошо знакомая мне печать. Резной снежный леопанэр блестит на солнце, обнажив угрожающе острые клыки.
– Сторожевой пост, – хриплю я, замирая в седле. Хотя королевская печать выбита на глиняной стене, она плывет у меня перед глазами, как бархатные знамена в тронном зале отца. После Рейда он отверг прежний символ, изящного рогатого леопанэра, который всегда казался мне защитником. Отец заявил, что нашу власть олицетворят снежные леопанэры: звери, лишенные сожалений. Воплощения чистой ярости.
– Амари. – Шепот Зели обрывает мои мысли. Она спрыгивает с Найлы и туже затягивает закрывающий лицо шарф. Я следую ее примеру.
– Давайте разделимся. – Тзайн спускается со спины Найлы и вручает нам фляжки. – Не стоит, чтобы нас видели вместе. Достаньте воды. Я найду место для ночлега.
