Все обиды на Фриду показались глупой шелухой и тут же исчезли. Она женщина, а он – сам дурак, вот и все. И совершенно зря он бесился, что один терпит. Так и надо, потому что физически пострадала Фрида, а не он, она приняла на себя удар, поэтому ему сам Бог велел терпеть все остальное.
По дороге Зиганшин придумывал разные варианты своей капитуляции, и все они казались такими хорошими, что не терпелось поскорее обнять жену.
Только когда он вошел в дом и сказал: «Фридочка!» – она окатила его таким ледяным взглядом, что слова застряли в горле.
– Мстислав, разреши попросить тебя об одной вещи, – процедила жена, войдя вслед за ним в ванную.
Зиганшин застыл с намыленными руками.
– Ты можешь делать все, что тебе вздумается, но я бы хотела, чтобы ты выбирал себе таких любовниц, которые не станут звонить мне и учить жизни.
– Не понял?
Он опустился на край ванны, бестолково комкая в руках полотенце.
– Я не вправе тебе что-то запрещать, – продолжала Фрида звенящим от ненависти голосом, – только когда любовница звонит жене с требованием предоставить мужу больше свободы, это, согласись, несколько чересчур. Я, кстати, сказала ей, что не удерживаю тебя.
Зиганшину стало казаться, что он спит или сошел с ума.
– Фрида, а ты ничего не путаешь?
– Ничего.
– Но у меня нет никаких любовниц.
Она поморщилась:
– Слава, я тебя не осуждаю. Живи как хочешь, только избавь меня от подобных оскорбительных ситуаций.
– Зайчик, я чист перед тобой, клянусь! Понятия не имею, кто это мог быть.
– Некая Анжела.
– Да иди ты!
– Прямо хрестоматийно как-то даже, – холодно усмехнулась Фрида, – ни прибавить, ни отнять. И знаешь что, кроме наставлений, она трогательно предложила мне дружбу. Так я начинаю думать, почему бы и нет?
Зиганшин наконец сообразил, в чем дело.
– Ах, это! – воскликнул он. – Ну конечно! Только откуда она узнала твой номер…
– Действительно, какой досадный недочет!
– Фридочка, тебе совершенно не о чем волноваться! Это коллега, психопатка одна из Следственного комитета.
– И?
– И она приглашала меня в гости, чтобы обсудить сложное дело, а я отказался, потому что у меня семья. Ну а ей, видимо, вступило в ум… – Зиганшин нахмурился, пытаясь постичь дикую логику Анжелики Станиславовны. – Короче, не знаю я, о чем она думала!
– Да уж.
– Хочешь, сейчас прямо наберем ее и спросим.
Фрида покачала головой:
– Нет, Слава, давай я тебе поверю.
– Давай!
– А ты постарайся, чтобы больше этого не повторилось.
– Конечно, Фридочка! – Зиганшин хотел обнять жену, но она отстранилась.
– Прости, Слава. Пока не могу.
* * *
Маргарита поехала к мужу на работу. Никто ее не торопил, не требовал, чтобы она поскорее забрала Костины личные вещи, но ей самой захотелось побывать там, где прошла юность и молодость.
Поправляя перед зеркалом беретик, Маргарита задержала взгляд на ключах от «мерседеса». Может, попробовать? Тут ехать недалеко, по второстепенным улицам, дорога прекрасно ей известна…
Она протянула руку и сразу отдернула. Маргарита – шофер! Ха-ха-ха, чушь несусветная! Топай-ка, дорогая, пешком, не создавай проблем ни себе, ни людям.
…Интересно, что чувствуешь, переезжая или меняя место работы? Маргарита этого не знала. Всю жизнь прожила в одной квартире, и работать осталась там же, где училась, в университете. Так мало было в жизни перемен…
И на кафедре почти ничего не изменилось. Все те же широкие коридоры и тесные кабинеты, старинные шкафы, дубовый паркет. Только люди уже другие, и, кроме Давида, никто не помнит, что когда-то она тоже здесь работала.
Не оставила она следа в науке.
Маргарита подошла к массивной двери с тяжелой медной ручкой и постучала. Никто не ответил. Что ж, подождем.
Она опустилась на узенькую скамеечку в простенке.
Господи, как же давно она последний раз сидела под этой дверью!
Маргарита улыбнулась, вспоминая свой ужас перед тогдашним завкафедрой. Все время казалось, что сейчас он разоблачит ее, самозванку, папину дочку, глупого ребенка, пытающегося играть на равных со взрослыми людьми.
Да, похоже, именно из-за этого страха она не показала руководителю свою диссертацию.
А потом вышла замуж, и Костя сказал, что не надо мучиться. Он обеспечит семью, так что жене ни к чему страдать на нелюбимой работе.
Работа была не так чтобы совсем уж ненавистна, но Маргарита подумала: «Действительно, какой смысл в диссертации ради диссертации? Ну, получу степень, должность ассистента, мне доверят читать лекции, станут требовать научной продукции… И буду я, как белка в колесе, выжимать из себя всякую муть, лишь бы только удержаться на кафедре. Всю жизнь пытаться прыгнуть выше головы, доказывать, что соответствую занимаемой должности и званию дочери своего отца? Нет, лучше уж позабочусь о маме и муже!»
Маргарита уволилась и не жалела.
Непонятно только, почему собственная убогая диссертация теперь представляется ей прямо-таки шедевром?
Тут двери аудитории распахнулись, и коридор заполнился студентами. Маргарита смотрела, как они сбиваются в группки, страстно что-то обсуждают. Кто-то несется к кофейному автомату, кто-то остается один, уткнувшись в телефон. Молодежь такая, молодежь сякая… Точно такая же, даже мода не так уж сильно изменилась со времен Маргаритиной юности.
Во всяком случае, среди молодых больше хороших людей, чем среди старых. Горечь потерь еще не отравила их, и Маргарита мысленно пожелала этим детям, чтобы все у них в жизни складывалось удачно.
Давид вышел последним. Заметив Маргариту, быстро направился к ней, худенький, сутулый, с блеклым лицом и уныло повисшим носом.
В молодости Давид одевался как попало, но когда стал заведующим кафедрой, понял, что положение обязывает. Оксана повела его в магазин, но вот странность, чем элегантнее смотрелся костюм на вешалке, тем явственнее превращал Давида в подгулявшего деревенского гармониста.
Маргарита сама была свидетельницей этого необъяснимого феномена.
Хотя почему необъяснимого? Это семейное, потому что она тоже не умеет носить вещи, всегда несуразно выглядит.
Убедившись, что костюмы мужу категорически не идут, Оксана стала одевать его в твидовые пиджаки с замшевыми заплатами на локтях. Любому другому мужчине этот фасон добавляет академичности, интеллигентного шика, только не Давиду.
Он всегда выглядел как Акакий Акакиевич в старой шинели.
