– Так иных-то где найти? – принялся оправдываться помощник. – Вон до чего дошли – уже и ховрарами не брезгуем! Когда такое было?
– Акулья сыть! Не бывало, точно, пока этот болван Скиллудр за Олмером не пошёл…
– Вот именно! – поспешил поддакнуть первый. – Бывало, одних гондорских красоток везёшь, то ли дело! И барыш, и спокойствие… С руками отрывали!..
– Ладно, не трави душу… – сердито бросил Старх. – ещё и Фарнак этот… проболтались из-за него на рейде, запоздали с погрузкой… Залбул-то уже ушёл, говорят, нас не дождался… Кому теперь всех этих дохляков сбывать станем?..
Первый помощник счёл за лучшее отмолчаться.
Громадную пыльную площадь невдалеке от городских стен Умбара занимал рынок рабов – ныне одна из главных статей торговли морского города. Тут тянулись длинные серые помосты с многочисленными кольцами – закованных в цепи невольников выгоняли на высокое место для всеобщего обозрения. Болтали, будто там одновременно продают тысяч по десять рабов – да только кто ж считал?..
Старх, по-прежнему кривясь, лишний раз оглядел свой товар. Мало! Две сотни голов – и это у него, первого охотника за рабами среди умбарских танов! И добро бы головы-то ещё оказались гондорские или там, скажем, роханские, так ведь нет! Жалкий восточный сброд, отребья, приползшие на Запад, держась за самый край плаща Олмера Великого!
Старх их глубоко презирал. Ни на что, кроме как служить двуногим скотом и приносить ему, Старху, звонкую харадскую монету, они не годились.
В шеренгах стояло сто сорок мужчин и всего лишь шестьдесят женщин. Набег оказался неудачен, кто-то предупредил деревенских обитателей, и большинство успело скрыться. Мужчины – глупцы! – попытались драться. Аккуратно, без лишней крови – труп не продашь, какая с него польза! – Старховы молодцы отрезали сопротивлявшихся от леса, окружили и принудили сложить оружие.
Но мужчин-рабов в Хараде последнее время брали плохо. Вот женщины – другое дело. Они могут делать почти всю мужскую работу, а что надрываются и помирают до срока – так не беда, эльдринги новых привезут. И ещё одно, немаловажное – бабы склонны бунтовать куда меньше, нежели мужики.
Но и схваченными женщинами Старх был недоволен. Молодые да пригожие успели попрятаться, ему достались лишь те, что постарше. Кривясь, точно от зубной боли, тан косился на широкие, плоские лица с высокими скулами и чуть раскосыми глазами – женщины стояли тихо, покорно, сгорбившись и не отрывая взглядов от помоста.
Старх сплюнул. За самую миловидную едва ли дадут больше пяти монет… в то время как за золотоволосых роханских девственниц платилось до пяти тысяч! Правда, Старху такие ещё не попадались ни разу, о чем он вельми скорбел; однако в открытую подняться по Неоне и напасть на владения Эодрейда не решался.
Тан по привычке практически не слышал буйного многоголосья рынка. Эльдринги-владельцы никогда не расхваливали свой товар сами, этим занимались специально нанятые харадримы-кликальщики, что рвали глотки, призывая почтеннейших покупателей «…обратить свой милостивый взор на богатырей наших, красавиц, орлов да голубиц, а на тех лихоманкой траченных трупаков да уродцев, что насупротив выставлены, и глядеть нечего!»
Подобные крики таны давно уже пропускали мимо ушей. Харадримы покупают – вот пусть для них кликальщики и стараются.
Серый, безымянный рыбак из ховрарской деревни, стоял в толпе рабов Старха. Ноги его сковывала железная цепь, одним концом прикреплённая к общей для всего «гурта» невольников, и он единственный в вялой, сломленной, сдавшейся на милость победителя толпе смотрел прямо и спокойно.
Что-то очень сильно изменилось в нём после того, как он бросился в волны, мечтая покончить наконец с опостылевшей жизнью.
На мгновение, когда он уже погружался в зеленоватую пучину, перед мысленным взором внезапно мелькнуло лицо воина – сильное, суровое лицо с мощной густой бородою. Он был ещё молод, этот воин с притороченным за плечами клинком, но в осанке и облике его чувствовалась привычка побеждать и повелевать. Стоя на вымощенном плитами крепостном дворе, воин внезапным движением вырвал из ножен меч – клинок засиял небесной голубизной – и вскинул его над головой, словно подавая знак к атаке.
И непонятно почему, этот властный призыв – вперёд, на врага, не считая потерь! – придал сил Серому. Мускулы напряглись, руки сделали мощный гребок, затем ещё и ещё, выталкивая тело на поверхность. Оказалось, что его успело отнести довольно далеко от берега и он, наверное, погиб бы – но его заметили с корабля тана Старха.
– И на кой он тебе?! – бранил десятник воина, что бросил Серому конец верёвки. – Старый да седой – кому он нужен? За него и одной монеты не дадут! Смотри – не продадим, сам тогда за него заплатишь из доли добычи!
– Ничего, старый, да крепкий, – возражал эльдринг. – Смотри, плечи какие! А что седой – то не беда…
Серый не произнес ни слова, очутившись на палубе «дракона». Он молчал, когда его заковывали, молчал всё время пути к Умбару, молчал и сейчас, стоя на позорном помосте. И лишь в глазах – прежде бесцветных, а теперь вновь отчего-то становящихся карими – медленно разгорался холодный огонь.
Он вспоминал. Он мучительно вспоминал. Что сказал ему тот воин с голубым клинком? Откуда взялось это видение? Или же то был просто предсмертный бред, странным образом вернувший его, Серого… или нет, его же звали как-то иначе! – к жизни? Он не знал. Но то, что он не всегда звался Серым, – теперь он ведал точно.
Последнее время на умбарском рынке царило уныние, продавцов было куда больше, чем покупателей. Приезжали закупщики из больших латифундий, что в оазисах, которые кормили весь Харад, брали полевых рабов, но задёшево и торговались вдвое ожесточённее. Появлялись одутловатые сластолюбцы, эти отыскивали молоденьких и хорошеньких рабынь, но с таковыми стало совсем плохо, а просто невольники их не занимали.
Однако сегодня что-то изменилось. Один за другим стали появляться чем-то весьма озабоченные южане, присматривались, приглядывались, и понемногу стали брать – причём и мужчин, и женщин, даже не слишком разбираясь.
Старх подобрался, почуяв наживу. Что бы ни стряслось в Хараде, им срочно понадобились рабы.
Вскоре покупатель добрался и до его товара. Высокий, высохший, словно жердь, купец, чьи роскошные зелёные одеяния только оттеняли болезненную желтизну лица, неспешно, с достоинством повернул в проход, вдоль которого выстроились невольники Старха.
Кликальщики разом утроили усилия, грозя сорвать себе глотки. Мужчины-невольники остались безучастными. Женщины вытянули шеи – вдруг это покупщик? Серый же – единственный из рабов – взглянул купцу прямо в глаза, взглянул тяжело и пронзительно, так что харадрим споткнулся на ровном месте и пробормотал сердитое проклятие.
Старх скривил губы – теперь наверняка не купит, у этих южных варваров споткнуться перед лавкой значит, что товар оттуда принесет несчастье.
Однако на сей раз это оказалось не так. Окинув взором кряжистых, не обделённых силой ховраров, покупатель в задумчивости вытянул губы трубочкой, пошлёпал ими и, махнув кликальщику, назвал цену.
