Белка, не оборачиваясь, улыбнулась, но он не увидел. Просто почувствовал, что она снова подслушала его мысли, отправив в ответ не менее четкую волну обожания, нежности, понимания и благодарности. Настолько яркую, что Таррэн поспешил прикрыть веки, чтобы никто не успел заметить бешеного блеска его стремительно разгорающихся глаз. Знакомого, красноватого отсвета знаменитого «Огня жизни», которым владеет весь его род. Вот только мало кто знал, что этот огонь давно не был его проклятием, что он присмирел и подчинился, не бушевал вовне без желания хозяина. Он действительно стал послушен. И лишь иногда, изредка, когда чувства всколыхивали его горящую душу, прорывался на поверхность такими вот спонтанными пожарами. Правда, теперь в них больше не было ненависти.
Глава 12
Открыв поутру глаза, Линнувиэль некоторое время бессмысленно смотрел на низкий деревянный потолок, силясь сообразить, где он и как сюда попал из своих покоев в Темном лесу, но быстро вспомнил события последних дней и вдруг со странным чувством подумал, что чуть ли не впервые за неделю смог нормально выспаться.
Вообще-то перворожденным несвойственна бессонница или иные проблемы, связанные со сменой дня и ночи, какие порой бывают у смертных. Им вполне хватает пары часов, чтобы отдохнуть, а потом без устали трудиться несколько суток кряду, не потеряв при этом ни силы, ни скорости, ни желания работать. Однако последние дни выдались настолько утомительными, а ночи – такими беспокойными, что он почти не сомкнул глаз. Сперва тревожился по пути в пределы. Затем из-за Стражей и зубастой скотины с желтыми глазами весь издергался. А в довершение всех недавних проблем был вынужден терпеть совершенно ненормального полукровку, у которого рот, казалось, не закрывался ни на миг. И оттуда все время сыпались какие-то гадости о жалких остатках величия бессмертных, о все возрастающей роли человечества, о премудрых гномах, которые в своих подземельях не просиживают штаны, а уже давно испросили разрешения у лорда Торриэля и теперь с азартом копаются в недрах здешней горы, явно рассчитывая на хорошую добычу. О бессмертных, которых на самом деле просто убить, об их родовых перстнях, о том, насколько Стражи превосходят этих самых бессмертных в силе…
Всего за двое суток молодого хранителя беспощадно обсмеяли, вдоволь поиздевались, совершенно открыто наслаждаясь полнейшей безнаказанностью. Испортили славный доспех, потому что, натертый соком какого-то растения, он безвозвратно потерял былой блеск и стал скрипеть при каждом движении. Затем была эта мерзкая песня, после которой у Линнувиэля еще несколько часов сами собой сжимались кулаки. За ней – гнусные намеки на то, что «Откровения» вовсе не так далеки от истины, как принято считать. Потом вдруг выяснилось, что наглый сопляк – не просто человек, а презренный полукровка, которого, как бы ни хотелось, нельзя даже пальцем тронуть. А поутру, когда буря в душе эльфа только-только улеглась, этот дрянной мальчишка насовал одуванчиков ему в уши. Линнувиэль так устал от бесконечной, постоянно накапливающейся внутри злости, что сам не понял, каким образом вышло, что он не заметил опасности. Но факт в том, что остальным такого «счастья» испытать не пришлось: больше никого из темных дрянной человечек в то утро не тронул. То ли побоялся, то ли просто не успел. И это несказанно раздражало.
Но и это еще не все: Белик постоянно с наглым упрямством обращался к перворожденным исключительно на «ты» или, в лучшем случае, называл их «ушастый нелюдь». Он постоянно хамил, дерзил и откровенно насмехался. Намедни совершенно серьезным голосом предложил помочь в чистке чьих-то слишком длинных ушей. Подозрительно закашлялся при упоминании о ершике. Потом рискнул заикнуться про дрейк, от которого, дескать, мигом улетучиваются все заботы даже у самых хмурых. Да-да, он так и выразился: «улетучиваются»! После чего пристроился к Мирене и елейным голоском начал рассказывать совсем уж похабную историю про замороженную реку.
Кстати, юная эльфийка пока что была единственной, к кому мальчишка относился более или менее лояльно и кого пока ни разу не оскорбил. Это слегка удивляло, но за такое милосердие высокородная леди прониклась к нему чем-то, смутно напоминающим признательность. И уже не окатывала высокомерным взглядом, как в первый раз. Даже сдержанно посмеялась над рассказанной байкой, когда выяснилось, что Торриэль в тех событиях в действительности не принимал участия.
Линнувиэль на какое-то время понадеялся, что уж за нее-то пацану влетит, но нет: молодой лорд слишком быстро остыл и позволил – кому, все-таки? Сыну, внуку? – и дальше измываться над сородичами. Он вообще был чересчур терпелив с сопляком. Возился с ним, как опытный папаша – с драгоценным чадом. С единокровными родичами был сух и холоден, старался не общаться больше, чем требовали приличия, нередко отделываясь куцыми и отрывистыми ответами типа «да» и «нет». То есть упорно избегал сближения. Особенно с леди Миреной, к которой, против ожиданий, не проявил никакого интереса. Зато за своим сопляком посматривал очень внимательно, постоянно следил краем глаза. Беспокоился, когда тот надолго пропадал из виду. А вчера и вовсе ринулся спасать, бросив остальных на полпути к трактиру, но, едва убедился, что с тем все в порядке, спокойно отвернулся и снова позволил маленькому наглецу творить все, что душе угодно.
Одно хорошо: после пересмешника Белик был явно не в форме. Странно рассеян, невнимателен и почти неколюч. В результате поданный благодарным за спасение трактирщиком ужин закончился всего лишь дохлой мухой в супе у Корвина, отдавленной ногой Аззара, «случайно» обрызганным лицом Сартаса (остатками весьма недурного жаркого, между прочим) и ушибленным пальцем Атталиса. За что перед ним тут же пространно извинились и витиевато пожелали быть менее неуклюжими. Хранителя на этот раз страшный рок обошел стороной: малыш рано отправился в свою комнату и подозрительно быстро затих.
В общем, ночь прошла спокойно. Но только сейчас, отдохнув и выспавшись, поразмыслив и хорошенько вспомнив предыдущие дни, Линнувиэль наконец смог во всей красе оценить размах военных действий, развернутых против них мелким пакостником. И, не поленившись, подсчитал, сколько же насмешек излилось на их невезучие головы за все это время. Перворожденные будто одеревенели от непреходящей ярости, а над ними совершенно безнаказанно издевались. Да уж, цифры получились поистине ошеломительными.
От внезапно вспыхнувшего гнева хранитель окончательно проснулся и резко сел: одно лишь воспоминание о Белике, о его хитрой рожице и ехидном голоске заставило трехсотлетнего эльфа сдавленно рычать и мечтать о том времени, когда лорд Торр… нет, Таррэн… надо побыстрее привыкать к этому имени… все-таки разозлится и позволит отвести душу. Хотя бы разок, а уж Линнувиэль бы не упустил своего шанса. Кстати…
Эльф бесшумно выбрался из постели и выглянул коридор. На дворе все еще царила кромешная темень. На соседних улицах лениво перебрехивались бездомные кобели. Кто-то торопливо пробежал мимо ворот погруженного в тишину трактира. Вот благодарный хозяин вернулся со двора, закутанный в теплый халат… кажется, многовато пива выпил на радостях от чудесного спасения. Точно: зашел на свою половину и закрыл дверь. Затем кто-то из постояльцев заворочался на кровати. Наверное, замеченный вчера вечером торговец, занявший комнату на первом этаже, – скрип прогнувшихся досок под его массивным телом показался темному эльфу оглушительным. Но, кажется, оглушительным он был только для него одного: люди явно не обратили на шум никакого внимания, сородичи мирно отдыхали в постелях. Молодой лорд тоже был у себя – небось десятый сон видел, а мальчишка…
