– А я – Эмма Фелстоун, – назвалась в ответ Эмма. – Ну и тяжел же он с виду!
Озрик, широкоплечий, мускулистый, рыжеволосый и рыжебородый силач, рассмеялся:
– Достаточно тяжел, чтоб делать свое дело. Я выковал его для… для того, с кем сегодня собираюсь увидеться. Томас мне был как брат. Когда мы с ним служили в городской страже – он в Лордероне, я в Штормграде, – то все спорили, кто лучше делает доспехи. Я-то думал, в тот жуткий день он сгинул навсегда. А когда узнал о нем, решил: если его мозги выдержали превращение в Отрекшегося, то надо бы помочь ему по возможности и дальше сохранять их в целости! – Озрик указал на шлем и улыбнулся Эмме. – А ты с кем идешь встретиться?
– С моими мальчиками, – ответила Эмма, невольно заулыбавшись ему в ответ. – Со всеми троими. Они были в Лордероне в тот день, когда…
Закончить фразу оказалось выше ее сил.
Во взгляде Озрика отразилось глубочайшее сочувствие.
– Я… как жаль, что ты потеряла их! Счастье, что все они примкнули к Совету: теперь ты сможешь увидеть их снова.
– Я тоже так этому рада, – согласилась Эмма. – Но ведь тебе, наверное, не до меня? Нужно и о своих делах подумать, не так ли?
– Ничего подобного, – ответил бронник, пристраивая шлем на сгиб локтя и предлагая освободившуюся руку Эмме. – Идти здесь не так-то легко. Обопрись на меня.
«Какой славный парень, – подумала Эмма, с благодарностью принимая предложение. – Совсем как мои».
Место встречи – в точности на полпути от крепости Стромгард до Стены Торадина – было готово. По краям поля были установлены два стола – один для подарков Орды Альянсу, другой для даров Альянса Орде. Подойдя к столу Альянса, Озрик положил на него шлем и снова присоединился к Эмме. Жрица, что проводила с ними беседы, любезно улыбнулась собравшимся из-под капюшона, а затем попросила всех выстроиться в длинную шеренгу, лицом к участникам со стороны Орды.
С утра было прохладно и сыро, небо хмурилось, однако тучи мало-помалу начали расступаться, и над головами засияло солнце. Пока все становились по местам, Эмма с нетерпением высматривала сыновей. На душе было малость тревожно: что, если она не сумеет узнать их? Да, она уже встречалась с архиепископом Фаолом, но к тому, насколько скверно выглядели некоторые из Отрекшихся, была никак не готова.
Принять их за живых было бы невозможно – особенно при беспощадном солнечном свете. Из-под серо-зеленой кожи торчали кости, глаза светились зловещим огоньком, спины горбились, ноги шаркали по земле на каждом шагу.
«Ну так что с того? – подумала Эмма. – Моя кожа тоже сплошь в морщинах, я тоже порой горблюсь да ноги по земле волоку».
Воцарилось долгое молчание. Наконец вперед выступил архиепископ Фаол.
– Те, кто желает уйти сейчас же, могут уйти, – странным, однако приятным голосом объявил он.
Вначале никто не сдвинулся с места, но затем четверо или пятеро из людей – те, чьи лица от потрясения и ужаса посерели, почти как у Отрекшихся – развернулись и поспешили назад, к крепости. Один из отвергнутых что-то крикнул им вслед. В его непривычно гулком голосе слышалась целая бездна печали. Остальные столкнувшиеся с отказом минуту постояли, повернулись и, понурив головы, отправились в долгий путь к Стене Торадина.
«Вот бедняги», – подумала Эмма.
– Кто-либо еще? – спросил Фаол.
Больше желающих уйти не нашлось.
– Отлично! Пусть те, чье имя я назову, подходят ко мне. Вас сведут с родными и близкими, а затем можете вместе свободно гулять по полю.
Развернув пергаментный свиток, он начал читать:
– Эмма Фелстоун!
Сердце в груди Эммы так и екнуло!
– Это что ж, – дрожащим голосом спросила она Озрика, – настало мне время встретиться с ними? После стольких лет?
– Да, если пожелаешь, – заверила ее жрица. – А если не хочешь, можешь вернуться в крепость.
Эмма замотала головой:
– О, нет. Нет-нет. Уж я не расстрою своих мальчиков, как те, другие!
Озрик ободряюще потрепал ее по руке. Отпустив его локоть, Эмма расправила плечи и без посторонней помощи подошла к Фаолу.
– Джем, Джек и Джейк Фелстоуны! – провозгласил архиепископ.
Трое рослых Отрекшихся выступили из строя и неуверенно двинулись вперед. Эмма глядела на них во все глаза. Какими большими и ладными парнями были они при жизни! Какими сильными и смелыми! Как гордились службой Лордерону! Теперь от них остались только кожа да кости, да колтуны жидких волос. Да и понять, что у них такое на лицах, удалось не сразу.
Ее сыновья, когда-то веселые, смелые, выглядели… напуганными.
«Выходит, здесь, передо мной, им страшнее, чем на поле боя?» – сообразила Эмма.
Разом забыв обо всех различиях между собою и сыновьями, она широко улыбнулась, несмотря на слезы, хлынувшие из глаз.
– Мальчики мои! – сказала она. – Ох, мальчики мои!
– Мама! – откликнулся Джек, шаткой походкой устремляясь к ней.
– Мы так по тебе скучали! – подхватил Джем.
Обуреваемый чувствами, Джейк молча склонил голову, и трое Отрекшихся обняли мать.
«Благодарю тебя, – мысленно сказала Калия Свету, глядя на плачущую слезами радости мать воссоединенного семейства. – Благодарю тебя за это».
Фаол выкликал новые и новые имена. Калия слушала, не в силах сдержать улыбки. Названные – одни неуверенно, другие с радостью – выходили вперед. Кое-кто просто качал головой и, не сумев сделать последний шаг, молча разворачивался и уходил. Их родные из Отрекшихся, минутку постояв в одиночестве, тоже разворачивались и шли обратно, к стене. Калия молилась за всех – и за отказавшихся, и за отвергнутых. Всем им было мучительно больно. Все они нуждались в благословении Света.
Но таких оказалось на удивление мало. Большинство воссоединившихся поначалу держались с опаской – неловко, неестественно, однако это было не страшно.
– Филия Финталлас! – провозгласил архиепископ.
Стоявшая в первом ряду, Филия давно заметила отца, Парквела, и, едва услышав свое имя, бросилась к нему с криком:
– Папа!
Эти двое ни в понуканиях, ни в посредниках не нуждались. Они поспешили друг к другу, едва не столкнувшись, остановились и улыбнулись – да так, что и у Калии сделалось тепло на душе.
– Это и правда… ты, – сказала Филия. Как много ей удалось вложить в одно-единственное слово!
После первых нескольких встреч дело пошло куда более гладко и быстро. Не все «знакомства заново» оказались равно легки и радостны, но мало-помалу разговорились все. Отрекшиеся и люди начали разговоры. Кто мог бы поверить, что такое возможно? И все же один человек – один король – смог.
А если возможно это, значит, возможно и большее. То, что непременно случилось бы, если бы не горе, принесенное в мир Артасом.
