Ни космического корабля, ни челнока на канонических изображениях не было. Никто из квантов, даже первого поколения, никогда не видел «Луч» целиком – во время посадки люди поднялись на борт по «рукаву». А рисовать родной дом в виде фантастического крейсера считалось пошлым.
Со временем художники ушли от реалистического искусства к знаковому, и картины под названием «Прибытие» сделались похожи то на плевок под микроскопом, то на пригоршню ржавых гаек или кухонный передник, заляпанный морковным пюре. Примерно тогда мама Лизы ушла от отца к художнику Ли, который называл себя дадаистом, и Лиза с удивлением осознала, что ее отец любит Марию и всегда, оказывается, любил…
К совершеннолетию Лизы Прибытие успело стать затертой, тривиальной темой, но канонические картины висели во всех кафе, и школьных классах, и кое у кого в комнатах. После Аварии, в темноте и холоде, кванты собрали их здесь, в углу рубки, поставили, повесили, закрепили, осветили крохотными автономными лампочками. Это была цель, и они шли к ней, недосыпая, голодные, грязные, осознавая каждый день свою ограниченность и беспомощность, но не сдаваясь, не останавливаясь, не бросая.
Они научились управлять «Лучом». Они научились жертвовать людьми на пути к великой цели. И когда стало ясно, что экспедиция продолжается, что можно рожать детей, каждый, кто способен был держать мелок или кисть, заново нарисовал Прибытие. На первом месте, в центре композиции, теперь изображали «Луч»: кванты реконструировали облик корабля по техническим документам, как динозавров реконструируют по скелетам. Огромный «Луч» на всех картинах накрывал собой новый мир, и люди у его подножия были с трудом различимы. Полотна и миниатюры, батики и акварели заняли место прежних картин – в столовых и галереях, в коридорах и спортзалах, в кабинетах и спальнях.
Но здесь, в углу рубки, по-прежнему хранились старые наивные изображения, до-аварийные, с голыми людьми и высокими водопадами. Лиза смотрела на них, когда ни на что другое не оставалось сил.
Она жила в серой мути, на таблетках, которые синтезировал для нее Луч. Она двигалась, ходила, говорила; наверное, сегодня ей следовало обнять Йоко, поблагодарить за искренние слова… За память о Греге… живой человек бы так и сделал. Живой человек, возможно, растрогался бы, увидев пятиметровую статую Грега, изваянную из синтезированного мрамора с применением античных технологий, но Лиза не пришла на церемонию открытия. Ей не нужна была статуя. Ей не нужен был мертвый герой. Горстка пепла так и осталась в энергетическом отсеке, и сотни раз во сне Лиза пробиралась по узким металлическим норам, чтобы увидеть горстку пепла на железном полу и проснуться с воплем отчаяния…
Сбоку экрана открылось окно коммуникатора – Илья. После смерти первого поколения – ведущий биохимик «Луча». На год младше Лизы, круглолицый, мягкий, застенчивый, он всегда по-особенному к ней относился, а после гибели Грега взялся опекать, «поддерживать», но Лиза очень жестко дала ему понять, что его помощь неуместна; после этого они общались редко, только по работе.
Теперь у Ильи на экране было странное, неподвижное лицо.
– Лиза, – сказал он хрипло. – Зайди в лабораторию, пожалуйста. Есть кое-что, надо обсудить.
* * *
Илья сидел за рабочим экраном в лаборатории, на нем был белый халат старинного покроя, неизвестного предназначения: Илья видел в старых фильмах, что ученые носят лабораторные халаты, и сам себе сшил нелепый кокон с карманами. Впрочем, что-то в этом было: метка посвященного. Странная одежда. Еще бы колпак звездочета натянул.
– Привет. Что ты хотел обсудить?
Он указал на стул рядом. Лиза не стала садиться, посмотрела на экран:
– Я в этом мало что понимаю.
– А я объясню. – Он облизнул губы. – Прошло больше года с тех пор… как мы справились с Аварией…
Он отвел взгляд, будто извиняясь за формулировку. «С тех пор, как Грег убил себя ради нас» – вот что он должен был сказать.
Лиза ничего не почувствовала. Серая муть вокруг сделалась немного плотнее.
– Я знаю. Ну и?
– С тех пор забеременела и родила только Йоко.
– Но, – осторожно сказала Лиза, – мы не объявляли чемпионат по оплодотворению самок. Люди сходятся, расходятся… выбирают. Мы же выросли вместе. Мы братья и сестры. Психологически сложно. Это у Роджера с Йоко все было ясно давным-давно, поэтому…
– У мой сестры, Оли, с Азизом тоже давным-давно. Они год как отменили контрацепцию. Беременности нет. Оля попросила меня помочь…
– В смысле – «помочь»?
– В смысле я сделал лабораторный анализ… Азиз стерилен. Он не может иметь детей.
– Жалко, – медленно проговорила Лиза. – Им придется разморозить «отца» из пробирки, но это же не конец света, и…
– Все парни из второго поколения стерильны, – глядя ей в глаза, отчетливо произнес Илья. – Азиз, я, Роджер… все!
Сделалось тихо.
– Илюш, но это ерунда, – сказала Лиза очень мягко. – Я только что была у Йоко, их сын…
Илья перевел взгляд на что-то на лабораторном столе. Лиза увидела детскую соску. Синюю, с пластиковым колечком.
– Отец Адама не Роджер, – тихо сказал Илья. – Я провел тесты… несколько раз. Отец ее ребенка – анонимный донор из банка спермы. О доноре известна его раса… больше ничего.
Лиза подтянула к себе стул и села. Впервые с момента гибели Грега серая пелена перед ней дернулась, в ней появились рваные прорехи. Мир, который открылся за ними, был отравлен и проклят.
– Ты проверял?
– Сто раз! Знаешь, я… не понимаю, почему это вскрылось только сейчас. Луч автоматически контролирует наше здоровье… должен контролировать.
– Луч, – громко сказала Лиза. – Почему ты не выявил бесплодие мужчин экипажа, почему не сообщил?!
– Не было запроса, – ровным голосом отозвался искусственный интеллект. – Создать запрос? Провести исследование? Оповестить экипаж?
– Нет! – рявкнула Лиза.
Луч замолчал. Лиза сидела, раскачиваясь на стуле, двумя руками вцепившись в волосы:
– Не верю… Не могу поверить.
Илья кивнул, не глядя на нее:
– Я даже знаю, зачем это сделано. Наших родителей перед стартом генетически откорректировали, поставили срок годности: пятьдесят плюс-минус пара лет. Ресурс в путешествии страшно дорог, отработал свое – и нечего расходовать кислород. Мы родились уже готовенькими, «срок годности» у нас в крови… А колонисты на Новой Земле должны жить долго. Эти сперматозоиды, у нас в банке, несут генетическую информацию, которая отменяет ограничение. Наши дети будут жить до ста… Ваши дети.
– Больные уроды, – прошептала Лиза.
Илья опять грустно кивнул:
– Больные уроды. Те, кто это с нами сделал. И с нашими родителями.
Лиза ладонями прижала волосы, поднявшиеся дыбом:
